я целую Энтони, у меня кружится голова и болит мочевой пузырь. Последнее – от эля, но что насчет первого? Или мои мысли кружатся от жара, который Энтони вызвал в моих венах?
Какова бы ни была причина, мне нужно облегчиться. Я отрываю свои губы от его, мое дыхание такое же учащенное, как в тот день, когда я встретила Минимуса на портовом рынке.
– Я надеюсь, у людей есть уборные.
Его глаза блестят, губы припухли.
– Они засыпали ямы для сточной воды.
Я морщу нос.
– Потерпеть не можешь? – спрашивает он.
Я отрицательно качаю головой, затем снова качаю головой, когда Энтони настаивает на том, чтобы проводить меня в уборную за таверной. Есть места, куда девушке нужно ходить одной. Он провожает меня взглядом, пока я иду к деревянному домику, от которого исходит запах гораздо хуже, чем от канала Ракоччи.
Желание терпеть до возвращения в цивилизованную часть королевства очень сильно, но желание облегчиться побеждает. Я открываю шаткую деревянную дверь, вдыхая едкий запах. Желудок сводит, я задерживаю дыхание и пытаюсь нащупать в темноте защелку и не нахожу.
Держась одной рукой за дверную ручку, я задираю юбку, спускаю панталоны, присаживаюсь на корточки над бочкой.
Если бы только Нонна могла меня видеть. О боги, Нонна! Она, должно быть, волнуется. Надеюсь, она подумает, что я пошла в таверну. А потом она узнает, что таверна закрыта, и предположит худшее… что я пробралась на гондолу и плыву в Изолакуори.
Я молюсь, чтобы она не отправилась меня искать. Она редко оставляет маму одну по ночам. Пожалуйста, пусть сегодняшний вечер не будет исключением.
Я, спотыкаясь, выхожу из вонючей кабинки. Прислоняюсь к стене таверны и закрываю глаза.
Запах шкворчащего жира доносится через открытое окно рядом, и желудок урчит. Я собираюсь вернуться на вечеринку и спросить у Энтони, можем ли мы купить еды, как вдруг меня окликает по имени незнакомый голос, останавливая на полпути и вызывая мурашки.
Я оглядываюсь, но темнота, из которой исходит голос, настолько густая, что я едва могу разобрать стену кипарисов, растущх вокруг таверны.
– Бронвен?
Тени смещаются.
– Ты знаешь мое имя.
Это не вопрос, но я отвечаю:
– Мать сказала, что вы наблюдаете за мной. А потом я увидела вас…
– Твоя мать делилась чем-нибудь еще?
– Нет. Она едва может связать два слова. – Подобно охотнику, пытаюсь в темноте разглядеть Бронвен, но не получается. – Откуда вы знаете ее? Откуда она знает вас?
– Это не имеет значения.
– Это имеет значение для меня.
– У нас не так много времени, Фэллон.
Новая волна мурашек пробегает по телу.
Порыв ветра прочесывает ветви над нами, сквозь полог листьев пробивается лунный свет. Я различаю складки тюрбана, сморщенную кожу, напоминающую расплавленный воск, и молочные глаза, мерцающие белизной.
Я делаю шаг назад, мое сердце колотится где-то в горле. Флора говорила, что Бронвен слепа, но не упомянула, что она изуродована. Что с ней случилось?
– Освободи пять железных воронов, и ты станешь королевой.
Я замираю. Это еще что? Железные вороны? Королева? Образ пресыщенного жизнью, вальяжного Марко возникает у меня перед глазами, вызывая дрожь.
– Король помолвлен – и явно не со мной, – говорю я. – И я не люблю его.
– Я знаю, ты любишь другого мужчину семьи Реджио.
На этот раз мурашки проникают под кожу, а кровь стынет в жилах.
– Откуда вы?..
– Потому что я вижу, дитя.
Дрожь пробегает по спине, потому что если она и видит, то не глазами.
– Ты хочешь сказать, что, если я найду пять… статуй, Данте станет королем и выберет меня своей невестой?
– Я говорю, что Люче скоро будет принадлежать тебе, Фэллон Báeinach.
– Бэннок?[21] – Я пытаюсь повторить незнакомое слово. – Почему вы назвали меня Фэллон Бэннок? Что это значит?
Она отступает во тьму.
– Освободи воронов, Фэллон.
– Освободить их? Эти статуи заперты?
– Да.
– Где?
– Они спрятаны по всему королевству.
Я вскидываю руки в отчаянии:
– Тогда как, богов ради, я должна их найти?
Бронвен останавливается.
– Первая приведет тебя к остальным.
– И где же первая? – Она молчит так долго, что я выдыхаю уголком рта. – Отлично, обожаю секреты.
– Я вижу одну во дворце.
– Прискорбно, именно туда меня не пускают, – говорю я и про себя добавляю: Поверь мне, в противном случае я бы сейчас была там.
– Ты здесь, потому что пришло время. – Она сливается с темнотой, как будто у нее вовсе нет тела. – Никому не говори обо мне и о том, что ищешь, или навлечешь на всех проклятье.
– Проклятье на всех… – бормочу я себе под нос. – На кого всех?
Тишина.
– Кто вы? Почему я?
Снова тишина.
– Откуда вас знает моя мама?
Прохладный ветер развевает волосы и передает еще один навязчивый шепот.
– Он ждет тебя, Фэллон.
– Кто? Данте? Энтони? – Мое раздражение отражается эхом от стволов кипарисов, от их узловатых корней, от чернильного неба.
Мне хочется зарычать и порвать темноту, чтобы добраться до Бронвен, она приводит меня в бешенство своими загадками.
– Ты в порядке? – слышу я голос Энтони и оборачиваюсь.
Я хрипло выдыхаю, приглаживаю волосы, перебирают густые пряди.
– Да, – вру я.
– С кем ты разговаривала?
– Какая-то человеческая женщина. – Хотя человек ли Бронвен? От мысли, что она может быть кем-то другим, тонкие волоски на руках встают дыбом.
Энтони обходит меня, кричит, чтобы женщина показалась. Бронвен, конечно, не откликается.
Энтони углубляется во тьму. Я понимаю, что получила то, за чем пришла в Ракс, и все же… и все же я настолько сбита с толку, что мне хочется саму себя оттаскать за волосы. Я обхватываю себя руками и сосредоточенно смотрю на широкую фигуру Энтони, пробивающуюся сквозь густую черноту обратно ко мне.
– Я не должен был оставлять тебя одну, – бормочет он.
Я сжимаю его руки, чтобы успокоить.
– Я в порядке, Энтони.
Он стискивает зубы.
– Что она тебе сказала? Чего она хотела?
– Деньги. – Ложь.
– Ты дала ей что-нибудь?
– Медяк. Чтобы она могла накормить ребенка. – Сегодня вечером ложь так и сыпется из моих уст.
Его руки дергаются, а затем звенит металл.
– Возьми. – Энтони сумел достать монету из кожаного кошелька, прикрепленного к поясу.
Я качаю головой:
– Я и так тебе должна за сегодня.
– Фэллон…
Я накрываю его пальцы, в которых он сжимает монету.
– Пожалуйста, Энтони. Может, я и не купаюсь в тарекуоринском золоте, но и не нищая.
В конце концов он смягчается и прячет медяк обратно.
– Нужно возвращаться домой.
На этот раз я с готовностью соглашаюсь. И не потому, что собираюсь вторгнуться на королевский праздник, чтобы найти
