магазинах. В разбросанных по городу уголках оставались открытыми несколько трактиров и таверн, предлагавших ищущим утешение и прохладительные напитки. Ощущалось спокойствие и безопасность. Городские стражники решительной бдительностью патрулировали улицы.
Среди этой тишины у скромных ларьков с конфетами толпились дети, зазывая родителей жалкими просьбами о лакомстве. Тем временем Флорас со своей свитой пересекал площадь, переходя от одного открытого пространства к другому, и в конце концов попал в цветущий парк. Здесь неторопливо прогуливались семьи, парочки шли рука об руку, а не обремененные заботами дети наслаждались шоколадом и карамелью, их смех смешивался с шелестом листвы и порханием птиц. Однако Флорас, находясь в окружении этой картины жизни, оставался безучастным. Его голова превратилась в горнило для назойливых размышлений, непрекращающаяся череда мыслей мешала ему наслаждаться причудливыми сценами, разворачивающимися вокруг него.
— Что меня мучает? Страх ли это, или дрожь надвигающихся событий? Я позволил словам литься слишком свободно, сказав больше, чем следовало бы. Я должен вернуть себе самообладание, взять себя в руки. Моя воля должна быть непоколебима. Это привилегия, которой я лишаюсь… демонстрируя уязвимость перед теми, кто на меня равняется, кто на меня полагается. Даже мимолетная тень неуверенности в их сознании может разрушить фундамент надвигающегося конфликта. Люди, увидевшие в лидере нерешительность — не пойдут за ним, зная, что на кону стоят их жизни. Как хочется сбросить с себя это бремя, отбросить все и оставить свой пост. Но, оступиться на этом этапе было бы оскорблением пройденного пути, слишком легкой капитуляцией. Сколько времени я не видел своего сына, который находится за пределами моей родной земли? Понять бы еще, где эта самая родная земля и что вообще она обозначает: место или людей, к которым я так привязан? Я устал и запутался. Отягощенный усталостью и недоумением, груз, который я несу, не находит сочувствия. Тягостная тайна, непостижимая для всех, кроме моей собственной души. Никто не понимает, что за бремя я несу, но после того, как все это кончится, одни назовут меня героем, другие мерзавцем.
Развернув мрачный пергамент с белым шрифтом, выгравированным на обсидиане, Флорас погрузился в его прозу. Пристально вчитываясь в послание с аккуратно выведенными буквами, в этом созерцательном дрейфе, генерал обнаружил, что стоит на пороге офицерских казарм.
Казарма офицеров возвышалась над городом симметричным пятиэтажным колоссом, светлый оттенок которого был лишен вычурности, в отличие от королевского дворца. Ее дизайн говорил о строгости, а украшения — о полковничьей дисциплине: парад строгих линий, упорядоченные колонны, высокие окна, витиеватые кованые решетки. Барельефы, выбитые на этих окнах, отражали тяжесть исторических сражений Лострада. Кованая железная ограда отделяла территорию, принадлежащую казармам. Флорас склонялся к сдержанности, но главный архитектор города утверждал, что столь значимое здание не должно томиться в архитектурном однообразии, гармонично вписываясь в городскую застройку.
Улицы, прилегающие к офицерским казармам, бдительно патрулировались как городской стражей, так и свитой самого генерала. Однако сегодня патрули были многочисленны, что свидетельствовало, что капитаны направлялись в город для созыва военного совета.
Отсалютовав дозорным, Флорас прошел через калитку. Как только его ноги коснулись обширного двора, он сразу обратил внимание на своего самого приближенного сержанта. Сидя на скамейке, сержант беседовал с сослуживцем, но их разговор прервал сигнал Флораса — взмах руки, означающий прекращение беседы.
— Я должен откланяться, — заявил невзрачный невысокий сержант и поспешил к генералу.
К генералу подошел Го́то, низкорослый и плотного сложения, с коротко подстриженными темными волосами. Его нос напоминал картошку.
— Го́то, значит так, иди за мной и слушай меня внимательно, — быстро начал генерал, целеустремленно шагая к казармам. — Доверие Эдриара ко мне ослабевает. Ко мне будет приставлена королевская гвардия. Подозреваю, что за каждым из вас также будет установлено пристальное наблюдение. Меньше болтайте языком. Говорите по минимуму. Усилить наблюдение за тайниками, где хранятся документы и важные сообщения. Мои распоряжения понятны?
— Угу, — тихо согласился Гото идя под боком Флораса.
— Капитаны уже здесь? — строго смотря вперед, спросил генерал.
— Угу, — вновь согласился старший сержант, преданно смотря на своего генерала снизу вверх.
— Продолжай в том же духе, помалкивай. Закупи бумаги. Передай остальным, чтобы общались между собой письменно. После прочтения письма — мгновенно сжигайте, — распорядился генерал, взявшись рукой за ручку двери, ведущей в коридор здания. — Свободен.
Когда Флорас вошел в казарму, его встретили несколько десятков солдат с капитанскими знаками различия на доспехах. Эти доспехи, предназначенные для торжественных мероприятий, были легкими и довольно дорогими. Генерал прошел мимо солдат, лишь ненадолго задержав на них свое внимание.
Помещение излучало яркость, его тщательно украшала цветовая палитра с преобладанием кремового и бежевого цветов. По всему помещению стояли интерьерные скульптуры, изображающие воинов в богатых доспехах. Стены украшали картины, оружие, щиты, гербы знатных домов и знаки различия воинских подразделений.
Флорас подошел к двери, ведущей в главный зал, и до его слуха донеслись грубые голоса двух мужчин, занятых разговором. Однако генерал предпочел не спешить прерывать их диалог.
— Ты сюда с сыном приехал? — поинтересовался капитан авангарда Ло́дэс, рассеянно почесывая крючковатый нос пальцами, на которых остались следы от бесчисленных напряженных занятий фехтованием и сражений.
— Да, у меня не было другого выбора, кроме как взять его с собой, — ответил рослый, светловолосый, голубоглазый Бэ́ринон, командующий кавалерией, отличающийся страшной родовитостью, длинным черепом, большим прямым носом и острым как угол подбородком.
— Как удачно совпало. У тебя сын, а у меня — дочь. Через несколько лет поженим их. Дочку замуж выдать — не пирог испечь, — смотря на капитана Бэринона, произнес усеянный шрамами Лодэс. — Она у меня красавица, вся в мать, — искренне добавил капитан, честно смотря в глаза Бэринона.
— Надеюсь, мозги у нее тоже мамины, — ответил Бэринон, на его губах играла слабая улыбка, от него исходил аромат ириса и фиалок.
— Не понял, — заметил Лодэс, сощурив брови и рассеянно проведя рукой по своей крепкой квадратной челюсти.
— Да так, не забивай себе голову пустяками, — нарочито спокойно ответил Бэ́ринон. — А теперь скажи мне, почему, по-твоему, генерал вызвал нас так срочно?
— Надеюсь не из-за какой-то ерунды, которую он мог отправить письмом. Я попросту потратил два месяца на дорогу, хотя мог дома попивать вино и есть пшеничные лепешки заедая мясом, — возмущенно поделился своими планами Лодэс.
— Тебе бы лишь набить свое брюхо и утрамбовать его вином, — с пренебрежением озвучил свои мысли светловолосый Бэринон.
— Ты что, забыл? Главное правило бойца авангарда: бабы, вина и стряпня — наши лучшие друзья, — хохоча проговорил мужчина крупных габаритов.
— О Боги, до чего же ты мерзкий. И посчастливилось мне служить вместе с тобой… — нехотя ответил Бэ́ринон.
— О, как это ужасно.
