с таким пониманием взглянула мне в глаза, что я замолчал. Все верно. Если бы не она, неизвестно, чем кончился бы мой «дружеский визит» к зарвавшемуся самодуру.
– Ладно, поздно уже… Всем отдыхать. Завтра продолжаем слежку за дьяком и выписываем ордер на арест гражданина Мышкина за попытку нападения на представителей управления по охране правопорядка и по подозрению в краже сундучка из царской казны. Все. Подъем на рассвете. В 9.00 я намерен быть у Гороха.
К царю я отправился один. Яга осталась дома лепить пельмени. Митяй, как я приказал, выдвинулся на прежний пост, к филимоновскому дому. По дороге ничего особенно интересного не случилось. Дьяка я засечь успел, он вынырнул из царских палат буквально за минуту до того, как меня пригласила туда стража. Опять ни здрасте, ни до свидания… Прошмыгнул мимо меня, надутый, как прокурор. Да и фиг бы с ним, но, когда я вошел к царю, Горох держал в руках лист бумаги, мрачный донельзя.
– Донос на тебя, сыскной воевода! – буркнул он вместо приветствия.
– Не может быть, – притворно удивился я. – Здрасте, ваше величество. Да за что ж это на скромного работника милиции ни с того ни с сего пошли кляузы, жалобы и анонимки? Не верьте вы им, я хороший…
– Шутом бы тебе быть, а не сыском заведовать! – подковырнул царь.
– Ну отчего же… Хотите, на спор угадаю, кто донос написал? Дьяк Филимон!
– Догада… Ну, догада и есть! На, прочти, что тут про твою особу понаписано. – Горох ткнул мне в грудь лист бумаги и, заложив руки за спину, стал неспешно прогуливаться вокруг трона. – Да ты вслух читай, не бубни!
– «…над честными людьми чинит произвол и беззаконие. Стрельцов понуждает невинных через весь город в отделение волочить. А коли кто слово супротив скажет – бьют нещадно…» Что, весь этот бред вслух читать или можно выборочно?
– А как хошь, давай хоть бы и выборочно, да только не торопясь и с выражением, так чтоб аж слезу вышибало!
– Угу… так, значит… вот: «…руки скрутив, в харю мне плевал и ругался не христиански. Дыбой грозился прилюдно, батогами, острогом и каторгой. По гроб жизни, дескать, с нар не слезу!» М-м-м… так, еще здесь: «…а сам пьян был без меры и потому зол зело. И сожительница его…» Кто?! Кого он сожительницей назвал? «…Баба Яга, старуха, как есть зловредная, по его же наущению обещалась порчу навести и трижды собакой гавкнула». Во дает… он же сам себе приговор подписывает, Яга его за такие оскорбления в мухомор превратит. Ага!… Вот и самое интересное, на закуску: «…особу твою царскую материл столь грязно, что и повторить боязно! А по сему прошу нижайше доклад мой к сведенью принять, злодея Никитку укоротить, все бесчинные обвинения от меня, неповинного, отвести и…» Суду все ясно. Судя по столбику цифр внизу он еще пытается слупить с меня штрафы за моральный ущерб, судебные издержки, потерянное время и нанесенное ему, как сотруднику аппарата власти, оскорбления. О, так это еще не все?! «…Опосля чего в колодки его заковать, в поруб засадить и по суду твоему царскому, справедливому казни предать, а тело сжечь да пепел по ветру развеять. Уж этим, надежа-государь, я и сам займусь, чтоб даже памяти его…»
– Как тебе? – съехидничал царь. – Застращал ты в одночасье все мое государство страшнее всех лютых врагов. Честным людям продыхнуть не даешь! Прям Змей Горыныч какой-то…
– Ваше величество, подарите на память! Коллекционная вещь, на стену повешу… – взмолился я.
– Отдай! Пущай здесь полежит, мне тоже иногда хочется перед сном страшную сказку послушать. А ты доложи, как дело идет.
Я рассказал о нечищеных пуговицах, о визите в боярский терем, об инциденте, там произошедшем, об установленной слежке за дьяком и необходимом ордере на арест Мышкина. Горох слушал не перебивая.
– Таким образом мы окончательно выясним степень причастности данных лиц к совершенному преступлению. Когда у меня на руках будут все доказательства, мы возьмем банду.
– Одного я не пойму, – задумчиво сдвинул корону набок царь Горох, – зачем? Ясно же без слов, что воруют, да и бог бы с ним. Мы все воруем понемногу чего-нибудь и где-нибудь… С чего же на рожон лезть? Зачем они сразу столь много денег хапнули? Ведь ясно же, что большой пропажи быстрее хватятся…
– А меня все так же тревожит украденный перстень. Почему он нигде не всплыл?
– Я тут с Митрофаном Древним переговорил. Видел небось? Седой такой боярин, лет за сто ему, он ведь еще деда моего помнит… Спросил о перстне с хризопразом. Откуда, мол, кто купил или подарил, кому да в честь чего. Оказалось, что перстенек тот еще маме моей покойнице в приданом даден был. Вроде сила в нем колдовская есть, а какая – не помнит…
– Давайте уточним, ваше величество, – заинтересовался я, – что, за все время царствования вашей матушки как волшебный предмет перстень не использовался? Он на вашей памяти вообще функционировал хоть раз?
– Нет… О чем тебе и толкую. Ты с Ягой о том поболтай, она бабка опытная, может, своими путями чего и прознает.
– Царь-батюшка! – В дверях показалась смущенная стража. – Тут из думного приказа дьяк новую бумагу передал. Срочный донос от боярина Мышкина.
Мы с царем понимающе переглянулись.
– Велю подать сюда!
– Я первый читаю!
– Нет, я!
– Пойдем на компромисс – читаю я, но вслух.
– С выражением?
– Естественно, как Смоктуновский! – уверил я, и царь согласился.
Опуская все необходимые в этих случаях титулы, мы быстренько переключились на главное: «…холопов моих верных избил почем зря, а злостная Баба Яга собак цепных ворожейным словом заколдовала, отчего они поныне скулят, а лаять или кусать кого – не хотят!»
– А старушка-то все еще в силе, – искренне удивился царь, – мне говорили, что она в молодости знатная колдовка была. В лесу дремучем избушку на курьих ножках имела, в
