Дан и удалился в сторону стрельбища.
Начиная очередную пресс-конференцию, Кислый Карлссон раскрыл вечернюю газету и сердито посмотрел на Роффе Нурдберга.
– «Чем занимается полиция», – прочел он вслух. – Стало быть, мы же достигли той стадии следствия, когда включается такого рода вульгарная журналистика. Судя по всему, некоторые корреспонденты (тут и я удостоился злобного взгляда) полагают, будто полиция сидит сложа руки в ожидании сигналов от общественности. Возможно, у нас нет сенсационных результатов, но нашей целью и не является снабдить газеты броскими заголовками.
Кислый Карлссон перевел дух.
– Могу также заверить критиков, что к делу привлечены все доступные нам эксперты. Помимо местного отдела криминальной полиции, подключились отдел по борьбе с насилием на уровне региона, эксперты-криминалисты из Стокгольма и национальная комиссия по расследованию убийств. Вам известны их возможности, редактор Нурдберг?
– Разумеется, но чего добилась вся эта компания? – спросил Роффе.
Тут стало так тихо, что могла бы упасть та самая булавка.
– У нас есть горячий след.
Он замолк, и я не упустил свой шанс.
– Вы имеете в виду велосипед?
Должно быть, так это выглядит, когда человек вот-вот взорвется. Карлссон стал красным, как помидор, и принялся хватать ртом воздух. Все его тощее тело затряслось.
– Откуда вам известно…
– Пресса тоже не сидит сложа руки в ожидании сведений от руководства следствием, – добил его я. – В остальном же шеф полиции должен знать – искать источник информации запрещено законом.
Из левого уголка рта у Карлссона потекла тоненькая струйка слюны. Похоже, он слегка утратил самообладание. Тут вмешался Роффе Нурдберг.
– Как вы считаете, что означает обнаружение велосипеда?
Шеф полиции привел в порядок выражение лица и снова превратился в корректного чиновника.
– Мы прорабатываем версию, что убийца не из наших мест или, по крайней мере, уехал отсюда.
– Опять здесь побывал всем известный вечный бродяга, – шепнул я Роффе.
– Вскоре после убийства от станции отошел скорый поезд на Стокгольм, – как ни в чем не бывало продолжал Кислый Карлссон. – Теперь мы проверяем, не видел ли кто-нибудь человека, севшего в поезд, которого можно было бы связать с убийством.
– У которого к тому же значок на головном уборе, – елейным голосом добавил я.
– Необязательно. Свидетель может ошибаться.
– Относительно велосипеда он оказался прав.
Шеф полиции принялся перелистывать бумаги на столе.
– Как я уже сказал, следственные мероприятия продолжаются и днем и ночью. В настоящий момент я больше ничего сообщить не могу.
Я тут же рванул на вокзал. Впервые за этот день удача улыбнулась мне: парень в билетной кассе работал в воскресенье вечером и в ночь на понедельник.
– Могу повторить то же самое, что я только что сказал полицейскому. Не помню, чтобы кто-нибудь подходил около полуночи и покупал билет на север.
Я вернулся в редакцию. Все кабинеты пустовали. В приемной сидел Торстенссон и читал книгу в мягкой обложке.
– Где все эти грибы замшелые?
– Тропп и Густаф сидят у Линда. Понятия не имею, что они там обсуждают.
А вот я, кажется, догадывался. Шестое чувство подсказывало мне, что в центре внимания вопрос о моей дальнейшей работе по освещению следствия.
– Пусть этим дерьмом занимается кто-нибудь другой, – буркнул я себе под нос. – Сидеть на пресс-конференциях у Кислого Карлссона и не слышать ничего нового или вести собственное расследование и безрезультатно. Не о такой работе мне мечталось.
Я решил опередить всех и избежать смущенной физиономии Таге Троппа, когда ему придется объяснять, что Редактор считает то-то и то-то. Хватит с меня этого убийства. Ограничусь тем, что напишу статью о Дане Сандере, нашедшем велосипед. Это будет моим прощальным выступлением.
Тут зазвонил телефон.
– Сандер на проводе, – прошептал голос в трубке. – Что-то намечается. Кислый раскопал свидетеля. Когда я проходил мимо его кабинета, там что-то говорилось о лейтенанте Ульссоне, бывшем на перроне, когда в воскресенье ночью отходил стокгольмский поезд. Кто-то идет, пока!
Лейтенант Ульссон – единственный свидетель полиции!
Забыв свои планы о прощальном выступлении, я тут же схватил телефонный справочник и открыл его на букве У. Ульссон Кристер, лейтенант, Каптенсвеген, 12. Должно быть, это он – единственный в городе лейтенант по фамилии Ульссон.
Трубку сняла женщина.
– Нет, лейтенанта Ульссона нет дома.
– А его можно застать в полку?
– Нет, мой муж сейчас служит в Стокгольме. В Карлсберге [12], – добавила она, желая подчеркнуть, какой у нее крутой муж.
Щеки у меня запылали.
– А он приезжал домой на выходные?
– Не понимаю, какое вам до этого дело, но если вам обязательно нужно знать, то да, приезжал.
– И уехал в Стокгольм в воскресенье вечером последним поездом?
Женщина на другом конце вздохнула.
– Да, именно так. Мой муж настолько привязан к семье – он стремится проводить с нами как можно больше времени.
Должно быть, я на правильном пути. Единственный в городе лейтенант уехал в воскресенье вечером стокгольмским поездом. Может быть, этот неудачный день все же принесет мне удачу?
Осталось только найти лейтенанта Ульссона в Карлсберге. Задача оказалась не из легких. Такое ощущение, что весь дворец так и кишит Ульссонами. В конце концов я выяснил, на каком курсе обучения занимается мой лейтенант.
– Да, он живет в академии, но в комнатах телефонов нет, – важно ответил дневальный.
– Нельзя ли передать ему сообщение? У вас наверняка найдется кто-нибудь из младших курсантов.
– У них есть более важные дела, чем быть на побегушках.
– Это не частный разговор, – загадочным тоном проговорил я. – Речь идет об убийстве. Лейтенант Ульссон может помочь в разгадке ужасного преступления.
Дело сразу пошло лучше.
– Я немедленно отправлю к нему посыльного.
Я сообщил свой номер, и полчаса спустя телефон зазвонил. Громовой казарменный голос прогрохотал:
– Это лейтенант Ульссон. С какой стати вы беспокоите меня во время ужина?
– Вы являетесь важнейшим свидетелем…
– Правда? Для меня это новость.
– Зачем же скромничать, – со скрытым торжеством проговорил я. – По данным полиции (что отчасти было правдой), некий лейтенант Ульссон находился на перроне в ночь с воскресенья на понедельник, когда с вокзала отправлялся ночной поезд на Стокгольм. По словам вашей жены, вы уехали последним поездом, не так ли?
– Какого черта! Я выехал поездом, который отходит в половине одиннадцатого.
У меня возникло неприятное чувство, что он говорит правду.
– У вас есть доказательства? – вяло спросил я.
– Спросите у моей жены, когда я ушел из дома!
В моем мозгу пронеслась мысль, что он вполне мог выйти из дома раньше, но все равно сесть на последний поезд. Даже офицер шведской армии может согрешить, несмотря на брачные узы. Возможно, мой Ульссон ворковал с госпожой Экман. Она и раньше демонстрировала слабость
