Корневу, — наготовь побольше. Чуешь, мороз крепчает! Да руби только ольху и берёзу — они и сырые хорошо горят…
Митя рубил дрова, его товарищи в это время застелили нары мелким мягким лапником, прикатили в землянку железную бочку. В бочке было две дыры — одна снизу, чтобы класть дрова, другая сверху, для трубы. Трубу сделали из пустых консервных банок. Чтобы не было видно ночью огня, на трубе укрепили козырёк.
Первый фронтовой день Мити Корнева прошёл очень быстро. Стемнело. Мороз усилился. Снег скрипел под ногами часовых. Сосны стояли, будто окаменевшие. В синем стеклянном небе мерцали звёзды.
А в землянке было тепло. Жарко горели ольховые дрова в железной бочке. Только иней на плащ-палатке, которой завесили вход в землянку, напоминал о лютом холоде. Солдаты расстелили шинели, под головы положили вещевые мешки, укрылись шинелями и уснули.
«До чего же хорошо спать в землянке!» — подумал Митя Корнев и тоже уснул.
Но спать солдатам пришлось мало. Дивизиону было приказано немедля отправиться на другой участок фронта: там начались тяжёлые бои. В небе ещё дрожали ночные звёзды, когда автомобили с пушками стали выезжать из леса на дорогу.
Дивизион мчался по шоссе. Клубилась снежная пыль за автомобилями и пушками. В кузовах на ящиках со снарядами сидели солдаты. Они прижимались друг к другу потеснее и прятали в колючие воротники шинелей лица, чтобы не так жгло морозом.
Александр Трифонович Твардовский
Танк
Взвоют гусеницы люто,
Надрезая снег с землёй,
Снег с землёй завьётся круто
Вслед за свежей колеёй.
И как будто первопуток
Открывая за собой,
В сталь одетый и обутый,
Танк идёт с исходной в бой.
Лесом, полем мимолётным,
Сам себе кладёт мосты,
Только следом неохотно
Выпрямляются кусты.
В гору, в гору, в гору рвётся,
На дыбы встаёт вдали,
Вот ещё, ещё качнётся,
Оторвётся от земли!
И уже за взгорьем где-то
Путь прокладывает свой,
Где в дыму взвилась ракета,
Где рубеж земли,
Край света —
Бой!..
* * *
— Давай-ка, товарищ, вставай, помогу,
Мороз подступает железный.
На голом снегу лежать на боку
Совсем тебе не полезно.
Держись-ка за шею, берись вот так,
Шагаем в полном порядке.
Замёрзли руки? Молчишь, чудак,
Примерь-ка мои перчатки.
Ну как, товарищ? Опять — плечо?
А вот и лесок. Постой-ка.
Теперь пройти нам столько ещё,
Полстолько да четвертьстолько.
Ты что? Оставить тебя в лесу?
Да ты, дорогой, в уме ли?
Не хочешь идти — на себе донесу.
А нет — дотащу на шинели.
Спичка
Запас огня, залог тепла,
Она одна при мне была.
Одна в просторном коробке —
Как в горнице сухой.
Одна во всей глухой тайге.
Зажги — и нет другой.
Застыла коробом шинель,
Метёт за воротом метель.
Вторую ночь в лесу встречай —
Той ночи нет конца.
Ну, спичка, спичка, выручай,
Не подведи бойца…
И чует жёсткая ладонь,
Что уцелел под ней огонь.
И завились, как червячки,
Сучки — сушья пучок.
Трещат, как спелые стручки,
Стреляют в кожу щёк.
Дымком повитое тепло
Под рукава ползком зашло.
Разута правая нога.
Что ночь, что холод мне!
Вот как бывает дорога
И спичка на войне.
Сергей Петрович Алексеев
На Берлин
Советские войска идут на Берлин. Ползут танки. Движется артиллерия, едут «катюши»…
Вместе со всеми солдат Капустин. Не танкист он, не артиллерист, не служит в знаменитых гвардейских частях при реактивных миномётах, которые любовно зовут «катюшами». Солдат Капустин — в прожекторной роте, прожекторист он. Прожекторные установки — не самый ответственный вид оружия.
Проходят танки:
— Дорогу, дорогу!
Уступают дорогу прожектористы.
Идёт артиллерия:
— Дорогу, дорогу!
Уступают дорогу прожектористы.
Идут, словно плывут, «катюши».
— Дорогу, — кричат, — дорогу!
Освобождают дорогу «катюшам» прожектористы.
Движутся войска к Берлину. Где-то в последних рядах едут прожектористы.
И вдруг тревога в прожекторных ротах.
— Вперёд! — команда.
Двинулись прожектористы.
Встречают танкистов. Уступают танкисты дорогу прожектористам.
Встречают артиллеристов. Уступают артиллеристы дорогу прожектористам.
Встречают прожектористы полки знаменитых «катюш». Смотрит Капустин, смотрят другие солдаты — поражаются: «катюши» и те уступают дорогу прожектористам.
«В чём дело?! Почему нам такой почёт?» — гадают солдаты в прожекторных ротах.
16 апреля 1945 года. Ночь. Тишина. Три часа по берлинскому времени. Темнота укрывает землю. И вдруг темноту разорвал огонь. И вдруг тишину разметали пушки. Невиданной силы артиллерийский удар обрушился на фашистскую оборону. Это 1-й Белорусский фронт под командованием маршала Георгия Константиновича Жукова начал прорыв на Берлин.
Укрылись, прижались к земле фашисты.
«Что такое!? — гадают фашисты. — Ночь. Три часа по берлинскому времени. И вдруг артиллерийский обстрел. За обстрелом обычно идёт атака. Но какая атака ночью? Как танки пойдут? Как в темноте в атаку пойдёт пехота? — Даже рады фашисты: — Пусть идут русские танки, пусть. Авось в темноте свою пехоту потопчут, в ямы залезут, на наши пушки наткнутся».
30 минут длился ураганный, испепеляющий всё огонь. Но вот так неожиданно, как начался, так же и оборвался огненный шквал. Замерло всё. Затихло. Вновь немота вокруг. Тишина.
Высунулись из-за своих укрытий уцелевшие фашистские солдаты. Высунулись генералы. Смотрят.
И вдруг… В глаза фашистам ударили, брызнули, ослепили десятки невиданных солнц.
Закрыли глаза фашисты. Что такое?! Снова открыли. Светло впереди, как днём. Свет жжёт, пепелит глаза. Забегали страшные тени.
Сообразили фашисты: так это же прожектора!
Да, это были мощные советские прожектора. На многие километры протянулись они вдоль фронта. И вот теперь, вспыхнув все разом, ночь превратили в день.
Стоит у прожектора солдат Капустин, стоят другие.
