— Она этого не делала, — сказал он. — Ты можешь себе представить, чтобы Чайна обидела хоть муху?
— Нет, не могу.
— Когда мы были детьми, я спасал ее от пауков. Стоило ей заметить паука где-нибудь на стенке, как она тут же забиралась с ногами на кровать и кричала, чтобы я пришел и снял его, а когда я его уносил, она просила: «Не делай ему больно, слышишь?»
— И со мной она всегда была нежной.
— Господи, зачем я только настаивал, просил, чтобы она поехала со мной. Теперь надо что-то делать, а я не знаю что.
Его пальцы теребили воротник халата Саймона. Это напомнило Деборе о том, что из них двоих Чайна всегда казалась старшей.
«Чероки, Чероки, ну что мне с тобой делать? — спрашивала она его, бывало, по телефону. — Когда же ты повзрослеешь?»
«Вот сейчас», — подумала Дебора.
Ситуация требовала взрослого подхода, но Дебора не была уверена, способен ли на это Чероки.
И она сказала единственную фразу, которую могла сказать тогда:
— Надо поспать. Утром что-нибудь придумаем.
И вышла из комнаты.
У нее было тяжело на сердце. В самое трудное время ее жизни Чайна Ривер была ее лучшей подругой. Дебора многим была ей обязана и плохо отплатила. И надо же было, чтобы Чайна попала в такую беду, да еще и осталась с ней одни на один… Дебора хорошо понимала, почему Чероки так волнуется за сестру.
Саймона она застала в спальне, где он сидел на стуле с прямой спинкой, на который садился всегда, когда снимал на ночь свой протез. Когда она вошла, он как раз расстегивал застежки-липучки, на которых держатся протез, брюки сползли до лодыжек, костыли лежали на полу. Как всегда за этим занятием, он напомнил Деборе беззащитного ребенка, и ей пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не броситься ему на помощь. Его физический недостаток, с ее точки зрения, уравнивал их. Она жалела его, потому что знала, как он страдает, но, со своей стороны, давно смирилась с тем, что если бы не несчастный случай, произошедший с ним в двадцать с лишним лет, она никогда не заполучила бы его в мужья. Он женился бы гораздо раньше, когда она была еще несмышленой девочкой-подростком, и никогда не стал бы частью ее жизни. Но время, проведенное им в больнице, период выздоровления и долгие годы депрессии способствовали их любви. Он терпеть не мог, когда его заставали за этим занятием. Поэтому она направилась прямо к туалетному столику и начала снимать те немногие украшения, которые были на ней, ожидая, когда протез ударится о пол. Услышав этот звук и стон, с которым муж встал со стула, она обернулась. Он стоял, опираясь на пристегнутые к запястьям костыли, и смотрел на нее с нежностью.
— Спасибо, — сказал он.
— Извини. Неужели это так заметно?
— Нет. Но ты всегда так добра ко мне. А я, кажется, ни разу даже не поблагодарил тебя как следует. Вот в чем минус счастливого брака: любимого человека начинаешь принимать как должное.
— Значит, ты принимаешь меня как должное?
— Не нарочно. — Он наблюдал за ней, склонив голову набок. — Хотя, по правде говоря, ты не часто даешь мне такую возможность.
Он подошел к ней, и она обняла его за талию. Он целовал ее сначала нежно, потом со страстью, прижимая к себе одной рукой, и продолжал целовать до тех пор, пока в них обоих не проснулось желание.
Тогда она подняла на него глаза.
— Как хорошо, что ты по-прежнему делаешь это со мной. Но еще лучше то, что я по-прежнему делаю это с тобой.
Он коснулся ее щеки.
— Хмм. Да. Хотя, учитывая все обстоятельства, сейчас, возможно, не время…
— Для чего?
— Для исследования некоторых интересных вариаций того, что ты называешь словом «это».
— А-а. — Она улыбнулась. — Вот ты о чем. Может быть, сейчас как раз самое время. Может быть, день за днем мы учимся понимать лишь одно — жизнь меняется очень быстро. Все, что представляется нам важным сейчас, через минуту может исчезнуть. Так что сейчас самое время.
— Исследовать?
— Но только вместе.
Чем они и занялись при свете одинокой лампы, от которой их тела стали словно золотыми, серо-голубые глаза Саймона потемнели, а обычно скрытые участки обнаженных тел, где кровь бьется особенно жарко, запылали румянцем.
После они лежали поверх сбившегося покрывала, которое не потрудились даже снять с кровати. Одежда Деборы лежала там, где ее бросил муж, а рубашка Саймона свисала с его руки, словно ленивая шлюшка.
— Хорошо, что ты не лег без меня, — сказала она, положив голову ему на грудь, — А то я думала, что ты уже спишь. Мне показалось, что будет неправильно привести его в гостевую комнату и сразу оставить одного. Но у тебя был такой усталый вид там, на кухне, что я решила, что ты сразу ляжешь. Хорошо, что ты дождался. Спасибо, Саймон.
Он привычным движением гладил ее по волосам, запуская свои пальцы в их упругую глубину до самой кожи. Он массировал корни ее волос, и все ее тело расслаблялось в ответ на эту ласку.
— С ним все хорошо? — спросил Саймон. — Может быть, нам следует позвонить куда-нибудь, просто так, на всякий случай?
— На какой случай?
— На случай, если он не добьется того, чего хочет, завтра в своем посольстве. Они наверняка уже связались с полицейским управлением на Гернси. И если они никого туда не послали… — Дебора почувствовала, как ее муж пожал плечами. — Тогда они, скорее всего, решили, что сделали достаточно.
Дебора приподнялась на его груди.
— Ты ведь не считаешь, что Чайна в самом деле совершила убийство, или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься. — С этими словами Саймон снова притянул ее к себе. — Я только подчеркивал, что сейчас она находится в руках полиции другого государства. А это означает соблюдение протокола и проведение установленных процедур, и, возможно, дальше этого посольство просто не пойдет. Чероки должен быть готов к такому повороту. И если все произойдет именно так, ему нужно будет на кого-то опереться. Возможно, именно за этим он к нам и пришел.
Последнюю фразу Саймон произнес совсем тихо. Дебора снова подняла голову, чтобы посмотреть на него.
— И что?
— Ничего.
— Ты не все сказал, Саймон. Я по твоему голосу слышу.
— Только одно. Кроме тебя, у него есть знакомые в Лондоне?
— Может быть, и нет.
— Понятно.
— Что понятно?
— Может быть, ты понадобишься ему, Дебора.
— Тебя это беспокоит?
— Не беспокоит. Нет. А другие члены семьи у них имеются?
— Только мать.
— Любительница сидеть на деревьях. Понятно. Что ж, может быть, следует позвонить ей. А отец? Ты, кажется, говорила, что отцы у них разные?
