можно добраться до Гуари.
— Дам вам свой «лендровер» и полицейского. Вы готовы рискнуть?
— А далеко ли до Гуари, — предусмотрительно осведомился я.
— Около тридцати миль.
— Всего? Ну, в случае необходимости можно добраться туда и пешком… Едем!
Я тогда еще не представлял, что такое новогвинейские мили.
На следующее утро мы отправились в путь. Сопровождали нас вооруженный новогвинеец в форме королевской полиции Папуа Новой Гвинеи и водитель Лазаро Кулона.
Другого такого водителя я, наверное, уже никогда в жизни не встречу. Лазаро ездит на машине более пяти лет, но не проехал еще ни одного километра по твердой поверхности, не говоря уж об асфальте. Его стихией был тракт вокруг Тапини, слишком громко величаемый дорогой.
Так начали мы свой альпинистский рейд в горах Папуа Новой Гвинеи. Вот как приблизительно выглядела эта трасса. Чтобы достигнуть цели — обособленной станции на горном хребте, предстояло сперва подняться более чем на четыреста пятьдесят метров, затем спуститься в долину и снова подняться еще на девятьсот с лишком метров. Писать об этом легко, но ехать — боже упаси!
Новогвинейская «автострада» оказалась попросту тропой, пробитой в склоне горы, шириной всего в один «лендровер». Мы все время ехали над пропастью. Сначала было немного страшновато, но через час мы уже привыкли к такой езде. Вид открывался прекрасный — ничто не заслоняло ландшафта. Однако то, что в Тапини называли дорогой, оказалось чертовски ухабистой колеей, предательски скользкой и ведущей чаще всего под гору. Наш вездеход с четырьмя ведущими колесами беспокойно раскачивался уже на первых метрах пути и, если бы мы крепко не держались за поручни, несомненно вытряхнул бы нас в пропасть не далее как на втором километре. Так, скорее всего, должен чувствовать себя новичок, впервые едущий па верблюде.
Лазаро оказался виртуозным водителем. Па коротких участках относительно хорошей дороги он «неистовствовал», развивая скорость свыше двадцати километров в час, а на плохой — выжимал из двигателя все, на что тот был способен. «Забавнее» всего казались нам приемы, которыми шофер преодолевал некоторые узкие повороты. Лазаро давал несколько раз задний ход, — причем колеса в этот момент буквально висели над пропастью, — пока наконец вся машина не оказывалась на узкой тропе.
Там, где с гор низвергались водопады, попадались «мосты» — несколько рядов уложенных бревен, имитировавших великое творение инженерного искусства. Когда мы проезжали по бревнам, они стучали, словно клавиши старого фортепьяно. Однако мы не роптали, понимая, что лучше ехать так, чем тащиться пешком, тем более что над горами появился туман.
Приблизительно через час я спросил Лазаро, сколько нам еще осталось ехать. Он ответил, что если не останавливаться в пути, чтобы «маста Стах делать снимки» (а мой друг рьяно этим занимался), то через восемь часов мы должны быть на месте. Так до меня дошло наконец, что означает здесь расстояние в тридцать миль.
Окружающие нас джунгли были великолепны. Огромные панданусы, каждая ветвь которых, все равно, большая или маленькая, делились всегда на три части; хлебные деревья, возбуждавшие воспоминания о прочитанных в детстве книгах; целые массы лиан, беспорядочно сплетенной зелени, в которой мог бы разобраться только ботаник. Все было усеяно цветами, пестрело ярко расцвеченными бабочками, дышало влагой, издавало специфический запах гнили, смешанный с ароматом цветов. Величавость гор и безмолвие джунглей были столь волнующими, что шум двигателя нашей машины казался здесь святотатством.
Захватывающая панорама гор представляла собою отличный фон для разбросанных кое-где на склонах или вершинах небольших скоплений пальм. Время от времени скудный дымок свидетельствовал о присутствии живых людей. Много раз мы проезжали мимо огородных участков, тщательно обнесенных изгородью для защиты от одичалых и домашних свиней. Произрастали здесь главным образом клубни бататов.
Одни из этих расположенных на обрывах огородов были уже заброшены, другие сохранили следы культивации. Метод их возделывания столь же стар, как и сама Новая Гвинея. Единственное орудие — заостренная палка в руках женщины. Использованные участки жители гор попросту забрасывают и принимаются за новые.
Молодые пастухи с гор
Первый встреченный нами на одном из таких участков пастух несказанно поразил меня. Его одеяние было более чем скромным. Не считая раковины, подвешенной на шее, на нем оказался лишь тщательно подогнанный мешочек из травы, прикрывающий половые органы, а также… живая бабочка. Ярко расцвеченное насекомое трепыхалось в его волосах, привязанное к ним чем-то вроде нитки. Довольный произведенным впечатлением, пастух дергал рукой за нитку, заставляя шевелиться засыпавшую уже бабочку.
Встречаясь с людьми, которые брели по обочине дороги, мы обратили особое внимание па браслеты, ожерелья из свиных клыков и великолепные цветы, украшавшие исключительно… волосы мужчин. Девушки также носили украшения, но мальчики и мужчины всегда были наряднее. Наиболее убогий и неряшливый вид имели замужние женщины, которые вместо украшений чаще всего носили па голове тяжелые сетки, наполненные бататом.
Вскоре туман рассеялся, начал накрапывать дождь. Стало прохладнее. Стах был вне себя… от радости. Ибо нет более удобного для фотографа случая, как снимать на пленку джунгли сразу же после дождя. Яркое солнце приводит к слишком резким контрастам, и для кинокамеры наилучший эффект создают подернутые влагой листья.
Съемки в джунглях оказались отнюдь не простым делом. Влажный тропический лес был практически недоступен. Буйная растительность напоминала самые замысловатые картины художников-абстракционистов или кадры из фантастических фильмов. Невероятное множество мхов, лишайников, лиан, папоротников, симбиотических и паразитических растений, перемешанных с орхидеями, — все это позволяло проникнуть в зеленую чащобу не дальше чем на несколько шагов. Даже в местах, где растительный покров был менее буйным, удавалось пройти не больше пятидесяти метров. Запыхавшись, мы с трудом продирались среди гибких лиан, колючих кустов и лишайников. Проникнуть в эту чащобу мог разве что целый отряд людей с топорами.
Несмотря на столь буйную растительность, горные джунгли казались мертвыми. Лишь изредка затрепещет птица или бесшумно промелькнет бабочка. Все это обилие зелени дышало безмолвием. Пожалуй, тропические джунгли не так грозны для человека, как ужасающе безучастны. Именно там, по дороге в Гуари, всего в нескольких шагах от автомобиля, я хорошо понял переживания Раймонда Мофрэ, автора книги «Приключения в Гвиане»[25]. До этого мне просто не верилось, что в местах, где природа буквально кипит жизнью, можно умереть с голоду. Даже аборигены, несмотря на всю их приспособленность к местным условиям, ведут здесь очень тяжелую жизнь.
Деревня в горах
Лазаро притормозил, а вернее, сразу же увяз в пойме, куда нас завела эта, с позволения сказать, дорога. На небольшом холме толпились аборигены. Слышался запах дыма. Очевидно,
