Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
отвлечь меня.
– Не без того. – Я, наклонившись вперед, вгляделась ему в глаза. – А вы о чем хотели бы поговорить?
Он поджал губы, подумал и наконец заговорил:
– Ты вроде бы здесь уже давно, так что представляешь, что к чему. Вот и расскажи мне, старику, начистоту, насколько все обстоит хреново?
– Полагаю… – Я оглядела травмированных людей вокруг. – Полагаю, что сейчас не самое подходящее время и место для обсуждений нынешней ситуации. Скажу лишь, что находитесь вы, несомненно, в куда более лучшем положении, чем многие. Есть ли у вас на уме еще какая тема?
– Будь по-твоему. – Он слегка усмехнулся, и у меня возникло ощущение, что он наслаждается выбранной им ролью сварливого старикана. – Что думаешь о Чарльзе Ф. Брэннане?
– О ком, простите?
– О министре сельского хозяйства. – Он отстранил галстук от своего носа, не торопясь оглядел его, а затем прижал опять, но уже другим местом – чистым, и продолжил беседу: – Насколько я слышал, во время падения метеорита он осматривал самую успешную ферму в Канзасе. Если не найдется кого-нибудь другого в очереди преемственности, то, похоже, он станет нашим новым президентом.
Бизнесмен, подаривший нам свой галстук, уточнил:
– Если и станет, то не более чем исполняющим обязанности президента, да и то лишь на время.
– Ну, теперь давайте полномасштабную дискуссию по поводу терминов развернем, – произнес старик, все еще глядя в потолок. – Вы, ученые-конституционалисты, вечно убиваете уйму времени на уточнения того, что и так абсолютно ясно.
Речь старика радикально изменилась, и я еще пристальней пригляделась к нему. На нем был пусть и основательно грязный, но все же твидовый пиджак, дополненный заплатами из настоящей кожи на локтях. Профессия его уже не вызывала у меня ни малейших сомнений, и я его спросила:
– Где вы преподавали?
– В Цитадели[6].
– В Чарлстоне? – Мой голос стал вдруг пронзителен, и ко мне тут же повернулись все поблизости. Я сглотнула и попыталась снова, на этот раз спокойнее: – Вы недавно были в Чарлстоне?
Старик слегка наклонил голову и изучающе оглядел меня здоровым глазом.
– У тебя там родственники?
– Чарлстон – мой родной город.
– Мне искренне жаль… – Он покачал головой. – Когда грянуло, я был в походе с курсантами. Мы забрались далеко в глубь страны, а вернувшись, обнаружили… Ну, в общем, мне очень жаль.
Я, стиснув челюсти, кивнула. Ведь правду-то я уже знала. Знала радиус взрыва, порожденного падением Метеорита. Знала, насколько чудовищные цунами затем последовали. Знала, что шансов было ничтожно мало. Знала, но до сей минуты все же надеялась, и эти тщетные надежды могли меня уничтожить.
* * *
Только поднявшись по лестнице синагоги, я вдруг осознала, что войти внутрь означало для меня признать, что семья моя мертва.
Я замерла на лестнице и вцепилась в пыльные металлические перила.
Целью моего прихода сюда было начать траурные обряды.
Моя семья мертва.
Папа никогда больше не возьмет в руки свою всегда начищенную до блеска медную трубу, а мамино гигантское покрывало с вышивкой крестиком никогда уже не будет закончено. И покрывало, и даже труба, очевидно, обратились в прах, как и все в городе Вашингтон, округ Колумбия.
Мои веки будто сами собой опустились, скрыв кирпичную стену передо мной и низкорослые тисовые деревца, что росли по сторонам лестницы.
Долго ли я так стояла, не знаю. Вдруг чуть позади меня раздался голос с легким немецким акцентом:
– Вам нездоровится?
Я открыла глаза, повернулась и, вымученно улыбаясь, произнесла:
– Простите. Я вовсе не намеревалась преграждать вам путь.
Стоявший ступенькою ниже мужчина если и был старше меня, то не намного, но на лице его, однако, явственно читался след былой изможденности. Он явно был один из тех немногих, кто пережил Холокост.
– Вы… У вас была семья?
Господи боже мой! Избавь меня от сочувствия незнакомцев!
Я устремила взгляд на янтарную дымку над равнинами Огайо, простирающуюся до самого горизонта. Все же призналась:
– Да. Так что… Так что мне предстоит разговор с раввином.
Он кивнул и проскользнул мимо меня. Отворил дверь и придержал ее передо мной. Жестом пригласив меня войти, проговорил:
– Я здесь по той же причине.
– О… Мне очень жаль.
Я поняла, что вела себя как эгоцентричная дурочка. Очевидно же, что я оказалась не единственной, и множество евреев и евреек совсем недавно, как и я, лишились своих семей… А сколько еще умерло, не оставив никого, кто бы зажег по каждому из них свечу ярзейт и прочитал Каддиш?
Я вошла в фойе. Через открытые двери разглядела успокаивающий свет вечного огня, висящего перед ковчегом в качестве напоминания.
Этот человек… Он, должно быть, прежде чем сбежал из нацистской Германии, перенес массу невзгод и лишений… И вот, когда он уже решил было, что худшее позади, произошло то, что произошло.
И все же он выжил. Как и я.
Вот что нас с ним роднит. Мы оба выжили.
И в нас обоих жива память.
* * *
Трудно сидеть шиву[7] в доме гоев, и я пошла на компромисс сама с собой и назвала «домом» только нашу спальню. Не объяснять же мне миссис Линдхольм, почему непременно следует закрыть все зеркала во всем доме плотной тканью и зачем скорбящему сиднем сидеть неделю на полу или, по крайней мере, на низенькой табуретке?
В спальню вошел Натаниэль и увидел, как я, расположившись прямо на полу, прикалываю булавкой оторванный кусок ленты к своей сорочке. Ленту я использовала вовсе не потому, что недостаточно скорбела. Просто хотелось избежать разговора о том, зачем я порвала только что купленное.
Плечи Натаниэля поникли. Очевидно оттого, что криа я совершила в одиночку.
Мой муж сел на пол рядом и заключил меня в объятия. Обычай не разговаривать с кем-то в трауре, пока тот не заговорит первым, как оказалось, был наделен огромным смыслом.
А я… Что я? Заговорить я бы тогда не смогла, даже если бы и попыталась. Да и он, подозреваю, тоже бы не смог.
* * *
Едва закончилась неделя шивы, как я немедля принялась обзванивать всех механиков, какие отыскались в телефонной книге, но у каждого из них либо не находилось запчастей, необходимых для ремонта моего самолета, либо времени, а скорее, желания этим заниматься.
Ребром встал вопрос, что же мне делать дальше.
Ведь я выжила! И на то, несомненно, была какая-то веская причина, какой-то смысл.
Для начала я стала каждый день ездить с миссис Линдхольм в больницу, где скатывала бинты, начищала сковородки и подавала суп беженцам, а те прибывали и прибывали,
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
