было некогда. Время утекало, как песок сквозь ладони, я боялся не успеть, и посчитал засвет интереса меньшим злом.
Итак, я, посетив купол с захваченным садиком, проверив, что и без меня там всё в полном поряде, связался с сеньором, и, тут же получив положительный ответ, помчался к памятнику Хемингуэю в знакомый скверик. И прибыл лишь на несколько минут раньше гостя; только сел, а тут силуэт его фигуры в конце аллеи нарисовался.
Сеньор не стал играть в конспиролухов, просто подошёл и сел рядом. После этого я активировал ключ подавления сигналов. Сеньор почувствовал, иронично хмыкнул:
— Ещё не наигрался в шпионов? Мне недавно показалось, ты этот этап перерос.
— И вам не болеть, сеньор Хименес, — поприветствовал я старика. — К сожалению, иногда обстоятельства сильнее нас. И как бы мы ни считали, что переросли некие штаны, мир подсовывает ситуации, когда мы снова достаём их из стирки и цепляем на себя, как бы нелицеприятно они ни выглядели и пахли.
— Я бы не назвал твою ситуацию настолько катастрофичной, как ты пытаешься нажаловаться. — Он первей меня активировал вихрь перед лицом, словно шторкой задёргивая губы. Я повторил его жест, навигатор навёл перед губами лёгкое зеркальное голографическое поле.
— Соглашусь. В нормальных условиях — да, происходящее неприятно, вызывает опасение, но ничего запредельного. Однако, к сожалению, я на этом свете не один. Но при этом как раз один и есть. И в одиночестве много не навоюю.
— То есть ты не веришь в тех, кто рядом, — понял меня сеньор. — Поэтому считаешь, что ты один, хотя вокруг тебя манго некуда упасть.
Что на это сказать? Всё верно, так и есть. Посидели, помолчали.
— Я люблю Мерседес, — перешёл я к деловой части разговора. — Возможно, вам не понять, да если честно я и сам толком ни черта не понимаю. Отношения с нею не то же, что с Фрейей, и тем более Изабеллой. Она… Она… — Я даже задохнулся от нахлынувших чувств. — Она другая. И в ней я не просто всегда уверен — в ней у меня никогда не было и не будет мысли сомневаться. Даже когда она совершала некие поступки, за которые я её ненавидел… — Вспомнилось, как она хладнокровно, у меня на глазах, воспользовавшись формальным поводом, пристрелила Пепе Толстого Бочонка.
— …Даже тогда я понимал, что она делает это мне во благо, а не потому, что высокомерно считает, что так будет лучше, — закончил я мысль. — Я готов провести с нею остаток вечности.
— А по сестрёнкам Веласкес скучать будешь? — поддел он. — Такая бешеная страсть к Изабелле… Вся планета в теме, следит и ждёт последнего итогового шага… Всякие танцы Снежных Королев…
— Есть вероятность, что Изабеллу заберу с собой, — снова выдал я сокровенные мысли, ибо решение было простым, а потому напрашивалось. Всё гениальное просто. — Но даже если нет… — Насупился и опустил голову. — Я готов к такому развитию событий, как разрыв.
— Потому, что она не боец, — снова прочёл меня сеньор.
— Возможно. Если она не сдастся, не примет новую реальность — я её не брошу. — Кажется, непроизвольно сверкнул глазами, и гуляющая, идущая вокруг памятника сеньора с палочкой, непроизвольно смотревшая в мою сторону, отшатнулась. — …Но если она добровольно останется… Переживу, сеньор Хименес.
— Да, задал ты задачку! — ругнулся он про себя. — Себастьян хорошо относится к младшей племяннице. Она вообще у Леи няшка получилась — её все любят. Но знаешь, всему есть предел. Многожёнство императорской семье не простят, даже если в вашей полигамной ячейке общества будет всё хорошо.
— Кому какое дело? — парировал я. — Одна — жена, другая — любовница, и с юридической точки зрения всё в шоколаде. Я женюсь на Мерседес, — снова вырвалось сокровенное. — Когда — не знаю. Но я однозначно женюсь на ней. У меня было видение. Видение на занятиях с людьми… Которые…
— «Двадцать шестые», — понимающе кивнул собеседник. — Знаю про них. Но не всё, предсказанное ими, сбывается.
— Потому, что мир работает сложнее, чем мы думаем, — пояснил я очевидное для себя, прошедшего у сеньоры Абигейл целый курс, но отнюдь не очевидное для окружающих, ждущих от экстрасенсов реальных чудес и волшебства. — Я абсолютно уверен, сеньор, Мерседес станет моей супругой, как бы долго ни бегала. И именно она — Изабеллу в видениях в белом платье и фате не видел.
— Как и кого бы то ни было ещё, — снова по моему тону и лицу понял недосказанное он. Задумчиво покачал головой. — Хуан, двоежёнство, любовницы… Ситуация сложнее. Гортензия тоже в тебя втрескалась, и это надо будет брать в расчёт. Да, ты не придаёшь вашим отношениям должного внимания, считаешь, раз её подвели к тебе как шпиона, подложили под тебя, то и относиться к ней надо как к неизбежному злу. Но что, если я скажу, что задача имперской разведки и конкретно Фернандо в её случае была иной? Не ты был главной целью операции по подкладке её под тебя. Ты — лишь средство достичь иных целей. И очень удобное, ибо никто не подкопается.
— Вы же взрослый человек и понимаете, сеньор Хименес, я только рассмеюсь на это, — парировал я.
— И зря, — осуждающе покачал он головой. — Цель операции была банальна до безобразия. Её просто удалили из Каракаса. Себастьян посчитал, что тут, на Венере, на территории Леи, которая, напомню, её крёстная, её императорское величество, его супруга, его дочь от любовницы не достанет. Не посмеет. Ты — повод. Очень, невероятно удобный повод — никто в мире не заподозрит обратное. Хотя не буду врать, Фернандо надеялся, что она тебе понравится, и у вас всё сложится хорошо. Девочке пора остепенится, ей нужен был, в нашем понимании, жёсткий суровый мужчина, которому будет плевать на её происхождение. И мне кажется, Фернандо оказался не так уж и не прав? — заулыбался собеседник, повернул голову, пронзая меня острым, как игла, взглядом. — Разве это не так, Хуан? Он тебе небезразлична, просто ты гонишь от себя эти мысли, прикрываешься её работой на имперскую разведку.
— Если император закроет глаза на мою любвеобильность — я приму его правила, — принял я для себя окончательное решение. — Никого из девочек не обижу. Трое — значит трое.
