— Ага. Братья идут на дело, а я в кусты? Нет уж. Вместе так вместе.
У Мустафы еще остались вопросы.
— Насколько я понял, мы не по нахалке идем, а по-военному?
— Какая тут нахалка! Байки и косухи надобно схоронить. Экипировка для рыска и боя.
— Артемка, а где ты схоронил наше боевое барахло в тот раз? — спросил Павел.
— У Шелкопряда. Нынешние шмотки и рейты у него и оставим.
— Шелкопряд?
— Да. Слыхал про такого?
— Слыхал. Говорят, псих редкостный. Идет по лесу и боится букашку раздавить. Зато запросто вешает детей, которые поджигают муравейники увеличительным стеклом.
Полукров засмеялся.
— Такое, значит, про него слыхал? Что ж, недалеко от истины.
— Да мать же его за ногу, — поморщился вдруг Ходокири. — Опять он!
— Что такое? — Артем обернулся.
К ним снова семенил администратор.
— Видать, шашлык понравился, — предположил Иван.
— От нашего стола — вашему! — Хозяин постоялого двора, переполненный пафосом, выставил на стол большую бутыль. — Вино, домашнее! Жена с тещей, будь она неладна, для себя делали. Так что качество на высоте. Уважьте! Угоститесь.
— Ай, спасибо, хозяин! — хором воскликнули рейтары и одобрительно заулыбались.
Они еще некоторое время обменивались елейными любезностями, пока администратор наконец не удалился.
— Вот видишь, Паша, делай людям добро, и оно оплатится сторицей, — заметил Полукров.
— Ага. Ты не забудь рассказать об этом наемникам, с которыми скоро схватимся, а заодно тварям в Чертогах, — огрызнулся Ходокири. — Обязательно расскажи.
* * *
Когда слово «город» означало нечто обычное и не такое страшное, как в новые времена, в Воронеже и ближайших пригородах проживало около миллиона человек. Так уж вышло, что совсем рядом находилась деревня Ендовище. Теперь уже никто не помнил, почему это название перекочевало и закрепилось в общине, которая образовалась в двадцати километрах к северо-западу от воронежской сумеречной зоны. Но факт оставался фактом: настоящее Ендовище располагалось не там, где остановились на постой четыре всадника «волчьей стаи», а где-то здесь, на подступах к одному из самых опасных мест Воронежского резервата (или ареала). Городу, который хранил на себе печать давно минувшего Армагеддона. Опаснее самого Воронежа был только Нововоронеж, где когда-то стояла атомная станция.
И где-то здесь, в дремучем лесу, жил, наверное, единственный на сотни верст вокруг безумец, предпочитавший соседство с Чертогами жизни среди себе подобных людей, старавшихся держаться от городов подальше.
Правила хозяина этих мест запрещали дронить, то есть тарахтеть моторами на протяжении последних полуторы тысячи метров до его обители. И четверым рейтарам пришлось катить мотоциклы рядом с собой, дабы не нарушить покоя, царившего на границе Чертога Воронежа и пугавшего пришлых людей. Труднее всех приходилось Мустафе. Его рейт был значительно тяжелее мотоциклов товарищей из-за коляски, которая не просто была прицеплена к «Уралу», но имела привод на колесо для большей проходимости.
Выйдя со старой, давно потрескавшейся и заросшей травой дороги на опушку леса, все четверо остановились. Прямо перед ними, метрах в тридцати, возле здоровенного лопуха стоял упитанный человек. Ему было около сорока лет. Он был одет в защитного цвета штаны, заправленные в ботинки с высоким берцем; с боков свисали черные подтяжки. На торсе — зеленая футболка, а лысую круглую голову облегал зеленый берет. Нижнюю половину лица скрывали бородка и густые, как болотные камыши, соломенные усы, аркой огибавшие рот. На кончике носа сидели очки с прямоугольными стеклами и золотой цепочкой, уходившей от дужки за шею и возвращавшейся к другой дужке. Человек упирался ладонями в колени и что-то разглядывал на листе лопуха. Он словно ждал незваных гостей и, не поворачивая головы, осторожно приподнял правую руку, чтобы поманить их пальцем.
— Вы гляньте, какая редкость тут подремать решила, — проговорил он тихим хриплым голосом.
Рейтары осторожно приблизились и увидели, что на листе лопуха сидит огромная бабочка размером, наверное, с полторы ладони здорового мужика. Это было мохнатое существо черно-оранжевого цвета с белым узором в виде черепа на спине.
— Летает только ночью. А сейчас спит, — продолжил усатый.
Ходокири подкатил свой рейт совсем близко.
— Ни хрена себе! — воскликнул он и протянул руку, чтобы потрогать мохнатую бабочку. Однако тут же скривился от боли, когда на его запястье сомкнулись пальцы усатого.
— Чего грабли распускаешь, пижон, — прорычал тот. — Ты ведь не любишь, когда ты спишь, а тебя трогают?
Павел отдернул руку.
— Ты псих, что ли?
— Да. А ты? — Незнакомец зло смотрел на Ходокири. Затем окинул взглядом остальных. — Зачем приперлись?
— Здорово, Шелкопряд, — кивнул ему Артем.
— Здоровей видели. Только это не ответ на мой вопрос.
— А поприветливей с гостями нельзя? — повысил голос Павел.
— Поприветливей — это как? — прищурился хозяин. — Хлеб с солью поднести? Ковровую дорожку расстелить и фанфарами дудеть?
Ходокири не унимался:
— Мог бы поздороваться ради приличия да спросить, как дела.
— Привет. Как дела? — Шелкопряд пристально смотрел на Павла. — Ну, что молчишь? Как дела?
— Были отлично до знакомства с тобой.
— Вот как? — хмыкнул хозяин. Возможно, он улыбался, но настолько зарос, что догадаться об этом можно было лишь по морщинкам в уголках глаз. — Рад, что изговнял тебе настроение. — Шелкопряд обратился к Артему: — Полукров, зачем пришли?
— У тебя наши вещи. Забыл?
— Не забыл. Забирайте и уматывайте. — Шелкопряд повернулся и зашагал к широкой тропе. — И аккуратнее своими тарахтелками тут. Там на тропе муравейник, возле сосны. Наедете колесом — разобью морды всем четверым.
— Нет, я ему все-таки врежу, — не выдержал Ходокири.
— Успокойся, Паша, — засмеялся Полукров. — Он нормальный — да и крепкий, кстати. Не смотри, что он меньше тебя. В прошлом году медведя отмудохал, который к нему на пасеку залез.
— Да? И ты сам это видел? — усомнился Павел.
— Нет, мне рассказывали.
— Кто же рассказывал, если вокруг ни одной живой души?
— Да сам медведь и рассказал, — произнес Иван. — Много жаловался на него, показывал синяки и горько плакал.
— Да идите вы в задницу, шутники, мать вашу, — огрызнулся Ходокири и покатил свой рейт вслед за Шелкопрядом.
— Тёма, а он всегда такой? — спросил Мустафа. Он, как и Павел, не был знаком с Шелкопрядом.
