некоторое время наблюдал за ней. Его безразличие начинало раздражать помощника.
— Сколько вы уже этим занимаетесь? — не унимался тот, пытаясь преодолеть возвышающийся между ними барьер отчуждения.
— Три года, — ответил Амфортас.
— И есть какие-нибудь результаты?
— Никаких.
Амфортас попросил своего помощника внести последние замечания в некоторые истории болезней, и тот оставил, наконец, очередную попытку сблизиться с шефом.
В десять часов Амфортас вместе с другими врачами совершил основной обход, а конференцию для медперсонала решили перенести на двенадцать.
Заведующий отделением невропатологии читал лекцию о рассеянном склерозе. Молодые врачи и студенты медицинского колледжа столпились у дверей лекционного зала и почти ничего не слышали. Так же, как и Амфортас, сидевший прямо перед носом лектора. Он просто не слушал его.
После лекции состоялась дискуссия, переросшая вскоре в жаркие дебаты. Темой, однако, как ни странно, стали внутренние конфликты между различными отделениями больницы. И когда Амфортас произнес: «Извините, мне надо на минутку выйти», и вышел, никто не заметил, что он так и не вернулся назад. Дискуссия закончилась, когда заведующий отделением вдруг разъяренно крикнул:
— И, черт возьми, мне уже опостылели здесь в больнице ваши пьяные физиономии. Или срочно приходите в себя, или на пушечный выстрел не приближайтесь к палатам, дьявол вас побери!
Последнее замечание слышали уже все, включая стажеров и студентов.
Амфортас вернулся в палату 411. Девушка, больная менингитом, сидела на кровати и не сводила глаз с голубого экрана телевизора, вмонтированного в противоположную стену. Она то и дело щелкала пультом, переключая программу за программой. Когда вошел Амфортас, она скосила глаза в его сторону. Голову она уже не поворачивала. Болезнь стремительно прогрессировала, и любое, даже незначительное движение причиняло девушке нестерпимую боль.
— Здравствуйте, доктор.
Она нажала очередную кнопку на пульте, и экран, вспыхнув, погас.
— Нет-нет, не выключай, — быстро сказал Амфортас.
Теперь она уставилась на пустой экран.
— Все равно сейчас нет ничего интересного
Он стоял возле кровати и рассматривал ее. Личико девушки покрывали веснушки, а на голове торчал смешной хвостик.
— Тебе хорошо здесь? — спросил Амфортас.
Она пожала плечами.
— Что-нибудь не так? — поинтересовался он.
— Надоело. — Девушка снова скосила глаза в его сторону. И улыбнулась. Врач тут же заметил темные мешки у нее под глазами. — Днем по телевизору никогда не бывает интересных передач.
— Ты хорошо спишь?
— Нет.
Амфортас взял личную карту и, заглянув в нее, увидел, что снотворное уже назначено.
— Мне дают какие-то таблетки, но они совсем не действуют, — пожаловалась девушка.
Амфортас положил карту на место. Когда он снова взглянул на пациентку, та неестественно изогнулась, едва сдерживая крик.
— Можно, я буду смотреть телевизор ночью? Я выключу звук.
— Я принесу тебе наушники, — пообещал Амфортас. — И никто, кроме тебя, ничего не услышит.
— Программы идут только до двух ночи, — с тоской в голосе поведала она.
Амфортас начал расспрашивать девушку, чем она раньше занималась.
— Я играла в теннис.
— Профессионалка?
— Да.
— А уроки давала?
Нет, уроков она не давала, а выступала на международных соревнованиях и колесила по всей стране.
— А место какое-нибудь занимаешь?
— Да, ракетка номер Девять.
— В стране?
— В мире.
— Прости за мое невежество, — извинился он. И вдруг почувствовал озноб. Он ничего не мог пообещать ей.
А она все так же неподвижно сидела на кровати.
— Да, теперь это останется только в моей памяти, — тихо произнесла девушка.
Амфортас почувствовал комок в горле. Ей все известно. Он пододвинул стул поближе к кровати и принялся расспрашивать девушку о теннисе. Казалось, что она немного приободрилась Тогда врач присел на стул
— Ну, в основном мне запомнились поездки во Францию и в Италию Правда, во Франции и соперниц-то подходящих не было. Там я победила всех.
— Ав Италии? — заинтересовался доктор. — С кем ТЫ встречалась в финале?
Еще добрых полчаса болтали они о теннисе и о соревнованиях.
Взглянув на часы, Амфортас понял, что ему пора уходить. Девушка сразу же словно втянула голову в плечи и безразличным взглядом уставилась в окно.
— Да-да, конечно, идите, — пробормотала она. И снова ушла в свою скорлупу.
— У тебя есть здесь родственники? — осведомился врач.
— Нет.
— А где же они?
Она с трудом перевела взгляд с окна на экран телевизора.
— Они все умерли, — бросила она, словно невзначай. На экране бегали какие-то спортсмены, и эти чудо вищные слова потонули в яростных криках болельщиков. Когда Амфортас выходил из палаты, девушка внимательно следила за происходящим на экране.
Очутившись в коридоре, Амфортас услышал, что она плачет.
Амфортас решил сегодня не обедать, а вместо этого поработать в своем кабинете. Надо закончить описание нескольких историй болезни. Два случая эпилепсии, где приступы провоцировались весьма необычно. В первом — женщина не выносила звуков музыки. Как только она их слышала, у нее тут же начинался припадок. Во втором — девочка одиннадцати лет также подвергалась припадку, стоило ей только взглянуть на собственную руку.
И еще несколько случаев афазии[7].
Одна пациентка повторяла буквально все, что ей говорили.
Пациент, который писал, а потом не мог прочесть то, что написал.
Еще один пациент не мог узнать человека по лицу. Для того, чтобы больной признал этого человека, ему были необходимы дополнительные данные, например, голос или иная особая примета вроде родинки и необычного цвета волос.
Все формы афазии были связаны с поражением мозга.
Отхлебывая кофе, Амфортас пытался сосредоточиться. Но это ему никак не удавалось. Отложив ручку, он внимательно посмотрел на фотографию в рамке, стоящую на столе. Золотоволосая юная девушка.
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет буквально впрыгнул Фриман Темпл, заведующий отделением психиатрии. Элегантной пританцовывающей походкой он сразу же направился к столу Амфортаса. При этом он слегка изгибался, так что складывалось впечатление, будто он ходит на цыпочках. Подойдя к свободному стулу, Темпл тут же плюхнулся на него и с ходу понес:
— Слушай, я тебе тут такую кралю присмотрел! — Он поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Вытяну* ноги, затем, скрестив их, достал короткую тонкую сигару и прикурил от спички, а саму спичку швырнул на пол, помахав ею в воздухе, чтобы загасить пламя. — Клянусь Богом, тебе она придется по вкусу. Ноги у нее растут прямо от груди. А грудь какая! Господи, одна сиська как арбуз, а другая еще больше! И кроме того, она просто сохнет по Моцарту. Винс, ты обязан ее куда- нибудь затащить!
Амфортас равнодушно внимал этой тираде. Темплу было уже за пятьдесят, но этот коротышка сумел сохранить мальчишеский задор, и глаза его всегда светились весельем. Однако, присмотревшись к нему повнимательней, можно было заметить, что веселость эта
