Книга Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ - Юлия Юрьевна Яковлева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
лопается рано или поздно.– Ну и пусть, – легкомысленно отмахнулся граф Котов. Все знали, что на бенефис он поднес Гюлен бриллиантовые серьги.
Княгиня Черносельская успела остановить графиню Котову предостерегающим взглядом. Обвела мужчин наивно-удивленным:
– Но господа… А парик?
– А что парик? – спросил помощник министра Громов.
Князь Туркестанский теперь отошел к самой воде и там щелкал, раздвигая треногу, выдвигая кольчатые детали: устанавливал подзорную трубу.
Княгиня Черносельская тонко улыбнулась:
– Мы все здесь люди семейные. Поэтому можно отбросить экивоки. Рано или поздно означает – «в будуаре». Так вот в будуаре она сначала снимает парик или откалывает шиньон.
Дамы поняли план предводительницы. Глаза заблестели. Мысли засверкали. Реплики зажужжали, как стрелы, опережая друг друга.
– Потом вынимает ватные накладки из декольте!
– Отклеивает ресницы!
– Снимает корсет!
– Вынимает вставной зуб!
– Смывает румяна и пудру!
– Смывает краску с губ и бровей!
Мужчины неуютно ежились от каждого выстрела. На лицах проступило отвращение, как от несвежей устрицы. Забывшись, дамы развенчивали все тайны своего пола. Но именно сейчас, в пылу удачной атаки, не думали о последствиях.
– Господа! – позвал от воды князь Туркестанский. Отнял око от трубы, выпрямился: – Господа! Сюда! Взгляните!
На его призыв ответили с преувеличенным энтузиазмом. Господин фон Раух даже потерял шляпу.
Все по очереди наклонялись к трубе. Припадали глазом. Присвистывали. И молча уступали место следующему. Дамы переглянулись. Не плескается же там эта стерва Гюлен в костюме Евы? Или?.. Шурша шелками и поскрипывая корсетами, поспешили к мужчинам.
Первой приникла к окуляру княгиня Черносельская. Море смеялось. Сизыми громадами высились вдалеке корабли. Много кораблей. Голой Гюлен не было. Одетой тоже. Княгиня недоуменно распрямила стан. Оглянулась на спутников:
– Что ж такого любопытного?
– Корабли, – недоуменно ответил Котов.
– Боевые, – подтвердил фон Раух. – Между нами и Кронштадтом.
– Наверняка маневры нашего флота, – пожала кружевным плечом княгиня Черносельская.
Князь Туркестанский, единственный военный жук среди штатских мух и бабочек, был бледен.
– Господа, но это не парусники. На них паровые колеса и трубы. Это… английские корабли.
В этот миг с моря и ударил первый снаряд.
***Доктор Даль менял, стукая, стеклянные пластины. Белый круг уступал место очередной картине:
– Английский флот взял Кронштадт и бомбит Петербург…
Щелк, стук.
– …разрушен Исаакиевский собор…
Щелк, стук.
– …сровнен с землей Зимний дворец…
Щелк, стук.
– …и Александрийский столп…
Падая, колонна из цельного гранита раскололась на несколько неровных тумб, усыпала все вокруг пылью и крошкой. Вид разрушенной Дворцовой заставил Пушкина вздрогнуть. Чехов заметил, наклонился, не поворачивая лица, прошептал:
– Я памятник себе воздвиг нерукотворный, м…?
И тут же отклонился.
– Петербург пал, – сообщил Даль, хотя все и так уже это поняли.
Щелк, стук. Появилось опухшее желтое лицо с выпуклыми водянистыми глазами. Лысый обрюзгший старик. Величественного в нем ничего не осталось.
– Императорская фамилия заточена на острове Святой Елены. Благо локация и постройки остались от предыдущего… гм, постояльца.
Щелк, стук. Теперь появилась карта – Даль подошел, на карту лег его темный силуэт. Показал границы так и не зажженной трубкой:
– Империя разделена на три зоны протектората. Вот это – турецкая… Это французская. Здесь английская.
Вернулся к аппарату.
– А Петербург? – глухо спросил Пушкин.
Даль перебирал стеклянные пластины. Его не торопили. Щелк, стук. Конус света оборвался. Все повернулись к экрану. Пейзаж был знаком и незнаком.
Над болотом нависало низкое серое небо. Руины заволокло мхом, затоптало деревцами. Топкий берег сползал в широкую реку, которая только одна такая была. Над водой косо висели чайки. Не было даже угрюмого пасынка природы с его утлым челном – здесь Пушкин не угадал. Было видно, какое это гиблое место. Люди сюда больше не вернулись. Зачем?
– Балетную труппу по послевоенному договору получил Париж. Эрмитажные картины и скульптуры – Лондон.
Даль вынул пластину из аппарата. В конусе света медленно клубился дым. Все остальные в комнате оцепенели.
Даль заложил пальцы за лацканы сюртука:
– Так вот. Отвечая на ваш вопрос. Зачем. Мы… То есть вы, господа, здесь – чтобы этого не случилось.
Молчание стало ватным. Даль невозмутимо продолжал:
– А так как просто не случиться не может… Так как из чего-то не может быть – ничего. Из чего-то может быть только что-то другое!.. То мы… То есть вы, господа, здесь, чтобы создать это вот: другое. То, что должно случиться.
Он вернулся к аппарату и вставил последний слайд. От стука пластинки все вздрогнули.
Экран показывал яхтенные гонки на Неве. Трепетали на ветру вымпелы и флаги. Набережная, как кашей, была покрыта нарядными толпами. Зимний напыщенно возвышался на одном берегу, с другого стройно отвечала Биржа.
Даль включил свет. Изображение стало бледным, как сон.
– Какие будут идеи?
Лермонтов встал. Все с удивленной надеждой посмотрели на него.
Он в поклоне уронил на грудь подбородок, показал гладкий пробор. Вскинул:
– Счастливо оставаться, господа. Всего хорошего!
– Вы опять уходите? – жалко промямлил доктор Даль.
– Я ухожу, – отчеканил тот.
– Вы не можете уйти!
Презрительная улыбка приподняла гусарские усики. – Остановите меня.
– Что вы собираетесь делать? – ахнул Даль.
– Почему? – тихо спросил Пушкин.
Лермонтов приподнял и опустил погон:
– У меня нет причин любить этого императора. У меня нет причин любить эту немытую страну. Этих рабов. Этих господ. Я не видал от нее ничего, кроме деспотии и холопства, низости и невежества. Пусть сгинет, мне не жаль… Так что, господин Даль, я собираюсь насладиться своим новым бытием. Повидать, например, родственников. Вас устроит такой ответ? Честь имею.
Ступая кривыми ногами в гусарских рейтузах, он пересек гостиную. Взялся за ручку двери.
– Идите! – крикнул доктор Даль. – Продолжайте снимать сливки с читающих дамочек и барышень. Вы же за этим сейчас идете? Вперед, мой друг! Я не успел только сказать, что в течение полутораста лет затем – а для вас это миг – русский язык скукожится до мертвого языка. Изучать его будут пара профессоров да горстка студентов-славистов, которым почему-то не хватило баллов пройти на более престижное отделение латыни и древнегреческого. Вот и все ваши читатели. Как вы писали, Александр Сергеевич? Нет, весь я не умру? Пока в подлунном мире жив будет хоть один пиит. Ха!.. Долго же вы – вы все! – протянете на этой диете. Идите! Идите вы все!.. Я никого не держу.
Лермонтов вышел.
Чехов снял пенсне – стал протирать его платком:
– Но мы же не полководцы. Не стратеги.
– Мы даже не военные! – крикнул со своего стула Гоголь.
– Лермонтов служил в конной гвардии, – тихо заметил Пушкин.
Даль согласился:
– Нет. Не генералы. Вы лучше, чем генералы. Вы – поэты.
Чехов возмущенно покраснел:
– Сочинять патриотические песенки?! Вы взяли не того. Вам нужен господин Курочкин!
Даль поднял руки. Добился тишины. Заговорил, глядя себе под ноги. Он чувствовал себя так, будто рассказывал о поцелуях, сам за всю жизнь не дав и не сорвав ни одного. Но что поделать – и он рассказывал:
– Есть странная связь между словом и реальностью, если слово преображено гением. Я лишен таланта, увы. Но в вашей власти словами создать иную реальность.
Он посмотрел на них.
– Колдовство? – вдруг спросил голос Лермонтова за спиной.
Даль нервно подпрыгнул, обернулся.
Всем хватило деликатности никак не комментировать
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ - Юлия Юрьевна Яковлева», после закрытия браузера.