дуализм, эпифеноменализм и панпсихизм, — представляется наиболее логичным остановиться на последнем варианте.
Впрочем, та версия панпсихизма, к которой я склоняюсь, в каком-то смысле предполагает и дуализм, и эпифеноменализм. Имеется в виду, конечно, не субстанциальный дуализм, а дуализм проявлений единого начала, называемый нейтральным монизмом (одним из представителей этого философского направления был Рассел). Что касается эпифеноменализма, то он как раз следует из двойственности проявляемых материей свойств. Ранее мы уже говорили, что эти свойства не детерминируют друг друга. Следовательно, ментальное (т. е. квалиа) не играет значимой каузальной роли в отношение физического, а это обычно считается признаком эпифеноменализма (также это означает каузальную замкнутость физического — принцип, который весьма важен для науки). Вместе с тем ментальное не рассматривается как порождение физического. Оба этих класса явлений лишь по-разному выражают сущностные, базовые свойства материи, которые, собственно, и выступают в качестве истинного каузального фактора. Ментальное и физическое в некотором смысле коррелируют с этими базовыми свойствами, и соответственно, друг с другом. Так что эпифеноменализм здесь присутствует лишь номинально. Кроме того, в силу указанной корреляции, некоторые физические явления, воспринимаемые нами как случайные, могут сопровождаться ментальными проявлениями, которые в отличие от них имеют определенную внутреннюю закономерность; таким образом, ментальное в данном случае можно трактовать как причину физического. Но это не требует отказа от принципа каузальной замкнутости физического, поскольку понятия случайных флуктуаций и стохастических процессов в научной сфере вполне легитимны и могут быть вписаны в научные теории.
Изложенная здесь концепция панпсихизма кому-то может показаться слишком фантастичной, но я хочу напомнить, что в целом она следует из достаточно простой и логичной предпосылки: у материи имеются внутренние свойства, которые не могут быть выражены через отношения материальных объектов, и наши квалиа представляют собой их частные проявления. Если разобраться, то другие варианты объяснения феноменов, связанных с работой сознания, оказываются гораздо менее правдоподобными. Это можно считать кратким резюме к настоящей главе.
Субъект-объектная дихотомия
Всякий объект выделен из ткани бытия достаточно условно. Никакой объект нельзя рассматривать отдельно, в полном отрыве от всего остального: он просто никогда не существует в таком виде. В противном случае это будет почти то же, что попытаться изъять отдельную морскую волну и поместить ее в музейную капсулу.
Фактически все, с чем мы имеем дело, это не сами объекты, а их отношения (об этом уже говорилось в предыдущей главе). Мы, разумеется, предполагаем за этими отношениями некий субстрат, но сам он всегда остается величиной неизвестной, кантовской вещью в себе. Отношения — это всего лишь «соприкосновения поверхностей». Всегда остаются некие не проявляемые в отношениях, непознаваемые свойства объектов.
Участники отношений, взаимодействий, в сущности, равноправны. Разделение их на субъекты и объекты зависит исключительно от того, куда мы помещаем «точку зрения» (можно назвать это принципом относительности наблюдателя). Допустим, два человека встретились взглядами. При этом каждый из них является субъектом для себя и объектом для другого. Кто из них в данном случае истинный субъект? Почему мы вообще присваиваем себе статус субъекта, противопоставляя себя объекту? Потому, что играем более активную роль в наблюдении, взаимодействии? Мы полагаем, что субъект, взаимодействуя с объектом, осуществляет специфическую функцию его познания. Но если объект также одушевлен (хотя бы до некоторой степени), то процесс познания обоюден. В таком случае понятие познания ничего не добавляет к понятию взаимодействия, последнее лишь приобретает более сложный смысл.
Главная загадка — как вообще происходит взаимодействие, что заставляет его участников определенным образом изменяться? То, что они просто вынуждают друг друга менять пространственное положение элементов своей структуры, представляется не очень хорошим объяснением. Как учит нас физика, частицы вещества никогда напрямую не соприкасаются, непосредственное взаимное влияние оказывают лишь поля. Если не прибегать к математическому описанию, а попытаться выяснить физический смысл понятия поля, то окажется, что он довольно туманен. Обычно поле представляют как возмущение (отклонение от равновесного состояния) некой заполняющей пространство сплошной среды. Таким образом, эта среда в свою очередь должна состоять из элементов, являющихся проводниками полевого взаимодействия (в частности, переносчиками электромагнитного взаимодействия считаются фотоны). В результате проблема взаимодействия отодвигается на более глубокий уровень материи, но при этом не теряет свою остроту. По-прежнему непонятно, как переносчики взаимодействий движутся в сплошной среде и как их движение производит отталкивание или притяжение (которое еще загадочней, чем отталкивание).
К этим вопросам мы обратимся чуть позже, а пока поговорим о той роли наблюдателя, которую мы исполняем в качестве познающего субъекта. В процессе познания-взаимодействия происходят некие изменения в структуре нашего сознания. Логично предположить, что в структуре макрообъекта (то есть всего того, что является внешним по отношению к нашему сознанию) тоже происходят изменения в результате этого взаимодействия. Во всяком случае, весь наш опыт указывает на то, что так должно быть (например, при простейшем механическом взаимодействии двух предметов, то есть их столкновении или только соприкосновении, — по образу которого мы мыслим любое взаимодействие — происходит взаимная деформация, пусть даже кратковременная и микроскопическая). А как быть с известным вопросом Эйнштейна: если мышь смотрит на Вселенную, изменяется ли от этого состояние Вселенной? Очевидно, ответ на него должен быть положительным — хотя бы потому, что поток фотонов, взаимодействующий с роговицей глаза мыши, определенным образом изменяется (Эйнштейн, разумеется, имел в виду изменения другого масштаба; но для нас здесь важен сам характер явления, а не то, как оно влияет на математические расчеты).
С позиции квантовой теории все обстоит еще удивительней. Согласно классической копенгагенской интерпретации квантовой механики, измеряемые свойства квантовых объектов неопределённы до их измерения (наблюдения). Отсюда знаменитый парадокс «кота Шрёдингера», который и жив и мертв одновременно, пока наблюдателем не установлено состояние квантовомеханической системы, частью которой он является по условиям мысленного эксперимента[41]. Выходит, что Вселенная, в которой нет наблюдателей, на которую никто не смотрит, как бы и не существует (так кот Шрёдингера «съел» мышь Эйнштейна). Тут открывается простор для самых смелых предположений: от необходимости Бога, выступающего в качестве наблюдателя (прошли времена Лапласа, гордо заявлявшего, что не нуждается в подобной гипотезе!), до многомировой концепции Эверетта, утверждающей, что все возможные квантовые альтернативы реально сосуществуют.
Впрочем, возможна и менее эксцентричная трактовка квантовой механики, в которой функция наблюдения не несет в себе ничего мистического и сводится к взаимодействию измеряющих приборов с измеряемым квантовым объектом, в ходе которого последний проявляет себя определенным образом. То есть мы фактически фиксируем не свойства самого объекта, а свойства его взаимодействия со средствами измерения. Собственно, и отцы квантовой теории не
