— задержавшись в дверях, спросил Дыболь.
— Конечно, — ответила Розалия. — А вы думали, она вечно будет называться вашим именем? Ну ладно, за ужином я отвечу на все ваши вопросы. А пока идите к себе. Там вы найдете все, что вам нужно.
«Как жалко, — мысленно сокрушался Саша, следуя за Августиной. Красивый был памятник».
СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ
Это австрийский писатель Майринк всю свою многострадальную жизнь пытался понять, что в этом мире реально, а что нет. Буддисты всех трех Поворотов Колеса Закона точно знают, что мир иллюзорен. А вот Саша жил в реальном мире и старался не забивать себе голову подобными неразрешимыми проблемами. Хотя мелок он все же опробовал. Перед тем, как сесть за стол, Дыболь черкнул на стуле Розалии крестик и быстро ретировался на свое место. Дожидаясь, когда хозяйка дома усядется, Саша по–настоящему нервничал, но с ней ничего не произошло. Розалия заняла свое место, с усмешкой посмотрела на гостя и безапеляционным тоном сказала:
— Я вижу, вы встречались с этим сумасбродом. Не надо больше пачкать стулья мелом, Александр.
— Да я… — начал Дыболь, но хозяйка дома перебила его:
— Не обращайте на него внимания, Александр. Разве вы не видите, что он сумасшедший? Этот обиженный маньяк кричит, что здесь все фальшивое, но витрины бьет настоящие.
— Зачем? — чтобы увести разговор от себя, поинтересовался Саша.
— Он требует, чтобы памятники ставили навсегда, а не убирали через несколько дней. Но тогда ведь очень скоро некуда будет ступить. Сколько желающих обессмертить свое имя — уму непостижимо. Они заполонят все свободное пространство, и город превратится в музей самых что ни на есть идиотских скульптур. А точнее, в кладбище. Этот идиот не понимает, что его памятник скоро затеряется в море таких же бездарных болванок и результат будет тот же.
— А если всем не ставить? — несмело предложил Саша.
— Но вы же себе поставили, — с усмешкой ответила Розалия. — Чем же другие хуже?
— Да… я… я погорячился, — не глядя на хозяйку дома, ответил Дыболь.
— Вот когда вы все перестанете горячиться, в том числе и этот сумасшедший, тогда и не потребуется так часто менять памятники. А может и вообще не придется ставить.
Ужин был отменный, а сервировка стола поначалу привела Дыболя в состояние легкой каталепсии. По обеим сторонам тарелки, на которой легко поместилась бы жареная индейка, лежали серебряные вилы, вилки и вилочки, ножи, ножички и ложечки. Это напоминало набор медицинских инструментов. Не хватало лишь никелерованной ножовки для ампутации конечностей, да стоматологических щипцов. Привыкший к пакетным супам и вермишели с котлетами в фаянсовых тарелках, Дыболь чувствовал себя совершенно беспомощным перед подобной роскошью. Потянувшись, например за каким–нибудь лакомым кусочком, он при малейшем шорохе вздрагивал или застывал с поднятой вилкой и, по появившейся привычке, краснел.
— Скорее всего, сегодня ночью будут устанавливать памятник, — не замечая Сашиных страданий, сказала Розалия. — И не исключено, что он будет из серебра или золота.
— Золота? — недоверчиво переспросил Дыболь.
— Да, бывают, знаете ли, такие эстеты, — с сарказмом проговорила хозяйка дома. — Памятник из камня или бронзы они считают слишком дешевым.
— А можно будет посмотреть? — незаметно подцепив кусок ветчины, поинтересовался Саша.
— Конечно, — ответила Розалия. — Если не проспите. Откровенно говоря, мне и самой интересно взглянуть: кто же на этот раз? Вы не представляете, Александр, как много иногда говорит о человеке его памятник.
— А мой о чем говорил? — после недолгой паузы, спросил Дыболь.
— Ваш? — со смешком сказала хозяйка дома. — Вы, Александр, ещё молоды, жизни не знаете, а ваш памятник был точной вашей копией. Хотя, надо отдать вам должное, с бронзы начинало человечество.
— С чего вы взяли, что я не знаю жизни? — уткнувшись в тарелку, пробурчал Саша. — Слава богу, двадцать два года.
— А вы в сверхъестественное верите, Александр? — не ответив на вопрос, неожиданно сменила тему Розалия.
— Нет, — уверенно произнес Дыболь. — Нет никакого сверхъестественного.
— Откуда вы знаете? — удивилась хозяйка дома.
— Я же не совсем идиот, — ковыряя ветчину вилкой, ответил Саша. Все–таки закончил десять классов. Нам говорили…
— И вы верите всему, что вам говорят? — не переставая улыбаться, перебила его Розалия.
— Нет конечно, — сказал Дыболь.
— А как вы выбираете, чему можно верить, а чему нельзя?
— Я и не выбираю, — простодушно ответил Саша.
— Ну хорошо, — не отставала хозяйка дома. — А как же вы попали сюда? Может, пришли пешком?
— Не знаю, — начиная нервничать, проговорил Дыболь. — Только сверхъестественное тут не при чем. Сплю наверное. Мне часто снится всякое. Ведь такого не может быть: джин, Базиль, памятник — ерунда все это.
— И я тоже ерунда? — ехидно спросила Розалия. Смутившись, Саша положил вилку на растерзанный кусок ветчины, подумал и наконец ответил:
— Не знаю. Вы — не ерунда. Но вы мне тоже снитесь. Не бывает так.
— Правильно! — чему–то обрадовалась хозяйка дома. — А вы молодец, Александр. Я думала, вы сейчас раскиснете, начнете рассказвать разные истории о колдунах и ведьмах.
— Нет никакого сверхъестественного, — воспрянул духом Дыболь. — И колдунов тоже нет.
— Правильно, Александр, — сказала Розалия и снова приступила к трапезе. — Ешьте ветчину. Уж за нее–то я ручаюсь, она настоящая.
НОЧЬЮ
На середину центральной площади лихо выскочил шустрый бортовой грузовичок и остановился рядом с автокраном, который давно стоял у постамента и пыхал дизельной гарью. В кузове грузовика возвышалось нечто большое, как младенец Соляриса, завернутое в толстый брезент. Трое рабочих принялись развязывать веревки, а крановщик развернул стрелу, отчего пудовый стальной крюк закачался над самой головой у статуи.
— Ну вот, сейчас посмотрим, что там за идолище, — насмешливо проговорила Розалия и лукаво посмотрела на Сашу. Дыболь, сунув руки в карманы, молча наблюдал за работой и по–своему думал о преходящести всего земного.
Через несколько минут веревки были развязаны, а ещё через минуту брезент с фанерным треском полетел вниз. В свете площадных фонарей было видно, что в кузове стоит непропорционально широкий трехметровый человек. Поза стоящего в строю солдата делала его похожим на детскую игрушку, увеличенную до чудовищных размеров для показа в витрине. Статуя тускло поблескивала желтизной, и Розалия от
