неприятной головы. Он, не приходя в сознание, кивал мне, типа, да-да, приборы – сорок, летим по курсу.
Справа – молодой отец семейства, позади – его благоверная и двое детей, двух и четырех лет на вид. Они писали, какали, по очереди терзали планшет, пока отец соломоновым решением не взялся играть самостоятельно. Пинали спинку моего кресла, лезли отцу на голову.
А под конец полета жирный слева начал вонять.
Автобус распахивает двери и толпа вываливается на свежий воздух, чтоб через несколько метров оказаться в зале прилета. Аэропорт маленький, пройти его насквозь – дело одной минуты. Весь мой багаж – в небольшой сумке, которую брал в салон, потому между указателями «Выдача багажа» и «Выход» выбираю второй. Смотрю на часы – пять минут девятого.
Из встречающих – нестройный ряд таксистов. Конец октября, желтые листья отдыхают лежа, море остыло. Прохожу насквозь, оставляя без ответа дежурное: «Такси надо?»
Последний, изобретательный и отчаянный, бросает: «Куда ехать?»
Сдерживаюсь, чтоб не ответить.
Набираю номер Андрея. Отвечает после первого гудка.
– Прилетел, – сообщаю я, – вышел из аэропорта.
– Полминуты, амиго! – весело обещает он, и я верю. – Я в красном, – добавляет Андрей. В чем я – неважно.
Очевидно, припарковался перед аэропортом, чтоб не разбазаривать попусту пятнадцать бесплатных минут. С неба срываются несколько капель, одна из которых метит мне в нос. Ветер пробирает, и я застегиваю куртку. Замечаю, что из всех пассажиров на улицу я вышел первым. Одни получают багаж, иные торгуются с таксистами, кто-то посещает эм-жо.
Благородно урча, подъезжает красный «GT-R», и я, не дожидаясь, пока Андрей вылезет, сам открываю дверь и сажусь.
Мы не виделись больше десяти лет, так случилось. Ему чуть за тридцать, а выглядит почти на сорок, только глаза все такие же юные. Рукопожатие крепкое, ну да он всегда давал краба знатно.
– Хорошо, что вещей мало взял, – говорю ему, – не придется насиловать твой багажник.
Он оценивает шутку, в уголках глаз появляются морщины. Да, он все тот же, только в потрепанном туловище. Выезжаем с парковки, направляясь к шоссе. Слева – ряд автосалонов, демонстрируют товар лицом сквозь огромные витрины. Они напоминают мне проституток на трассе, нарядные и усталые.
– Сразу едем, или ко мне заскочишь? – спрашивает Андрей. – Душ, завтрак… С женой познакомлю.
Жрать хочется, чего уж там. В самолете давали батончик нуги и напиток. Хочешь чай, хочешь кофе. Можно добавки, но только жидкой – нуги мало, сукины дети. Искупаться тоже здорово, а то вонь от жирного пропитала мою одежду насквозь.
Но я спешу, хочется закончить все скорее, а потому говорю:
– Давай сразу.
По левому борту всплывает, словно айсберг, громадина архитектурной мысли. Сначала подумал, новое здание аэропорта.
– Торговый центр свежий, – машет рукой Андрей, – один из самых больших то ли в Европе, то ли в Азии…
Любовь к потреблению вбита в головы накрепко. В товарно-денежные отношения втянуто все – от золота и нефти до отдельных частей тела, совести или веры.
Смотрю на дорогу и понимаю, что мне кажется странным. Каждый едет, как и куда он хочет. Спрашиваю у Андрея, неужели в Краснодаре продаются машины только в особой комплектации, без «поворотников»?
Маленькое фото Андрея выпало на меня внезапно и торжественно в одной из социальных сетей несколько месяцев назад. Подпись гласила, что он может быть моим другом. Завязалась переписка, затем созвонились. Вообще, думаю, предаться уединению в наше время можно лишь нарядившись в дерево и бархат.
Мы хорошо знакомы по военному училищу, вместе поступали, выпустился только я. Он был одним из немногих, кто вправду учился на совесть, шел на золотую медаль. Но как-то курсе на третьем его на спор втянули в авантюру – самоволка, алкоголь, подруги, драка, патруль, комендатура. Всех отмазали родители, у него связей не было, а репрессий без жертв не бывает. Если на вас падала десятитонная плита под неуклюжее «ой!» крановщика, то вам знакомо его тогдашнее состояние.
Но при всей внешней меланхолии, внутренности он имел что надо, как прут арматуры, облепленный мякишем. Андрей не сломался и не уехал домой – стыд и упертость. Организовал свое дело, построил дом, купил машину. Судя по тачке, жилище тоже ничего должно быть.
Сам Краснодар задеваем по касательной, но я успеваю заметить, что он другой, не тот, что я знал. Для меня он – город трамваев и троллейбусов, частных домов и красивых девушек. А мы едем по холодной поделке пьяного архитектора. Другое все, и накатывает тяжесть от того, как быстро летит время. Не замечаешь этого в мельтешащей повседневности, и только иногда бьет обухом по голове, когда видишь места из детства, не узнаешь, и понимаешь, что никогда больше они не станут такими, как прежде, и сам ты никогда не будешь вчерашним. Так, когда умирает близкий человек, трудно смириться с тем, что не услышишь его смех, не сможешь просто обнять его. Его нет, и это навсегда.
– Ты совсем не изменился, – бросает промежду прочим Андрей. Я знаю это и сам, но не могу соврать, что годы не властны над ним, даже из вежливости. Едем в быстрой и дорогой машине и я вижу, что его седые волосы, коих уже нельзя не замечать в общей черной массе, и есть плата за успех.
Проезжаем станицу Саратовскую, всплывает кадр из детства, как сосед вез нас с родителями этой дорогой в Гуамское ущелье. Он работал таксистом, и взял денег только за бензин. Мы ехали на настоящей машине, и я все время смотрел в окно, как же все было красиво.
Теперь тоже красиво, но не торкает. Или я стал другим, или мир изменился.
– Надо верить, – говорит Андрей. Я в своих мыслях, потому его утверждение не сразу достигает цели.
– А?
– Если хочешь, чтоб все получилось – надо верить. По-настоящему, изо всех сил. Это единственное его условие.
– А если ничего не выйдет, он вернет мне деньги? – спрашиваю между прочим. – И как он поймет, если не получится, что я верил, как следует?
При слове «деньги» он улыбается, а мне не смешно. Двести тысяч в сумке – это все, что у меня есть. Глубоко внутри понимаю, что этого слишком мало, но сколько будет в самый раз в заведомо проигрышной затее?
– А ты веришь? – серьезно спрашивает он.
Задумываюсь на секунду.
– Знаешь, чем отличается вера от надежды?
Кивает молча, по диагонали, что можно расценить, как «да» и «нет» одновременно. Продолжаю:
– Вера, брат, страшная сила. Перед ней государства падают ниц, не то что человеки. Но у веры есть
