Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
в столовую для приема пищи или выходить на улицу покурить – по 10 минут дважды в день. А самое главное, именно моя команда клиницистов решала, когда я смогу отправиться домой. Я приучилась играть роль ради врачей: «Смотрите! Я довольна! Я в порядке!» На вопрос «Не собираетесь ли вы навредить себе или другим?» существовал только один правильный ответ, за которым, вне зависимости от того, что я отвечала, всегда следовали подозрительные, настойчивые расспросы. Понимание, что сейчас придется говорить о безумии в присутствии таких людей, заставляло еще сильнее биться мое и без того лихорадочно колотившееся сердце.
Я рассказывала о своей борьбе с болезнью самым разным слушателям. Сложнее всего было выступать перед врачами. Я сразу вспоминала плачевный опыт госпитализации и их коллег, которые видели во мне не человека, а диагноз. Но даже такие выступления приводили к маленьким победам.
Когда настала моя очередь говорить, я постаралась блеснуть красноречием. Снова включила в речь термин «недостаточная инициативность». Снова упирала на свою образованность. Обыграла момент предпринимательства, упомянув о цифровых продуктах, которые создавала, и клиентах, с которыми работала. Добавила капельку информации о работе на посту менеджера лаборатории. Тогда я руководила исследованием биполярного расстройства и еженедельно ездила в психологическое отделение Стэнфорда и его клинику биполярных расстройств как исследователь, а не как пациентка. Эта клиника биполярных расстройств – одна из лучших в нашей стране, и я мельком задумалась: сумели бы эти клиницисты, сидящие передо мной, хотя бы устроиться туда на работу? То была агрессивная и едкая мысль. Все это позерство прочитывается как паранойя и даже недоброжелательность в отношении профессионалов, которые пришли в эту клинику работать. Они не зарабатывали столько денег, сколько зарабатывает, скажем, психиатр в клинике биполярных расстройств. Но они делали свою работу, и делали ее хорошо, потому что она была их призванием.
Я закончила свое выступление. На сей раз никто не плакал. Хмурый мужчина продолжал хмуриться, но не так агрессивно.
Когда я снова опустилась на свой складной стул, Патрисия спросила, есть ли замечания или вопросы. Женщина в очках подняла руку. Она сказала, что благодарна за напоминание о том, что ее пациенты – тоже люди. Каждый раз, сказала она, когда поступает новый пациент, она начинает работать с огромной надеждой, а потом у него случаются рецидив и возвращение, рецидив и возвращение. Пациенты ведут себя так, что у них сложно заподозрить способность мечтать. Пока она говорила это, я теребила пальцами подол своего изысканного платья. Я обвела эту женщину вокруг пальца – или убедила ее. С какой стороны ни посмотри – это победа.
Йель тебя не спасет
Момент, когда я получила письмо о своем зачислении в Йельский университет, был одним из счастливейших в моей жизни. Я стояла в конце подъездной дорожки, у жестяных почтовых ящиков. Внутри одного из них лежал большой конверт. Большие конверты из редакций были дурным знаком: на них почти всегда был адрес, написанный моим собственным почерком, а внутри обычно лежала отвергнутая рукопись и формальная отписка. Но большой конверт из университета – конверт с инструкциями, с приветствием, с полноцветным фотобуклетом, вот это была новость. Я стояла возле почтовых ящиков и пронзительно вопила. Я вообще-то не из тех девушек, что пронзительно вопят, но мне тогда было 17 и я поступила в Йель. Мне предстояло учиться в колледже Джонатана Эдвардса, на курсе 2005 года.
Я была сверхприлежным ребенком, родившимся в Мичигане в семье тайваньских иммигрантов. Когда им было по двадцать с небольшим лет, они перебрались в Калифорнию со своей новорожденной дочкой. Они подали заявление на обеспечение продуктовыми талонами; они говорили друг другу, что когда-нибудь разбогатеют настолько, что можно будет ходить в Pizza Hut в любое время. Со временем мы переехали в другое место, чтобы сменить школьный округ. Мои родители, растя нас с младшим братом, говорили мне, что школа – это главное и что я всегда должна стараться учиться как можно лучше. В начальной школе, уходя на каникулы, я давала самой себе задание писать сочинения. В пятом классе написала 200-страничный роман о похищенной девочке, которая превратилась в кошку. Вскоре мои родители уже работали в технологических компаниях – это было время бума Кремниевой долины – и перестали считать гроши. Они никогда не произносили слова «американская мечта», но именно ее символизировала их жизнь. Поэтому в средней школе я решила записаться на начинавшиеся в 7:30 утра уроки программирования С++ и написала рассказ, который мой учитель английского разбирал на своих уроках даже четыре года спустя. В старшей школе, когда я рассказала матери, что думала о самоубийстве, она предложила, чтобы мы покончили с собой вместе. В то время я не придала значения этой странной реакции и осознала ее гораздо позже, когда в последующие десятилетия мне пришлось снова и снова рассказывать эту историю. Я завоевала золотую медаль на олимпиаде по физике, получила стипендию штата Калифорния на обучение изобразительному искусству и получила аттестат с высоким средним баллом, вопиюще противоречившим сотням шрамов, которые я уже успела тогда себе нанести. Я решила уехать в колледж на восток, потому что мне хотелось убраться подальше от хаоса – обвинительных ссор, рыданий, – который кипел в нашем доме слишком часто, чтобы обращать на него внимание.
Я недолгое время встречалась с одним парнем под конец своего выпускного класса в средней школе. Он расстался со мной, потому что я тогда была без диагноза и пугала его, но перед окончанием наших отношений он пригласил меня на барбекю у бассейна. На нем были девчачьи джинсы. Мы стояли у гладкого, как стекло, бассейна рядом с домом, в котором он жил, и его мать спросила меня, что я собираюсь делать после получения аттестата.
– Буду учиться в Йеле, – ответила я.
Женщина внимательно посмотрела на меня.
– Что ж, молодец, – сказала она.
Уже тогда моя нестабильность была очевидна большинству людей.
«Я училась в Йеле» – читай, у меня шизоаффективное расстройство, но я не бесполезна.
Йель – третий по старшинству университет в нашей стране, после Гарварда, старейшего, и колледжа Уильяма и Мэри, который был открыт в 1693 году. Сначала Йель называли Коллегиатской школой. Позже он был переименован в честь Элайху Йеля, английского купца и филантропа. Он преподнес университету дары, в числе которых были книги, экзотические ткани и портрет Георга I. Эти щедрые пожертвования, продажа которых помогла финансировать строительство Йельского колледжа в Нью-Хейвене, рьяно поддерживались министром-пуританином Коттоном Мэзером, который так
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
