псих… Фирмач, ага… Но ведь в своем амплуа. Теперь, вот, с работы нормальной-официальной попрут…
— Ты это из-за меня? — не отстаю. — Думаешь, у меня с ним какие-то счеты?
— А разве нет?
Ухожу от ответа и заявляю максимально официозно:
— Франк, ты меня знаешь: я специалист. Организатор. И я не стану вмешиваться в правление фирмы, тем более, твоей. Однако прошу обратить внимание на то, что КвартирМитте, к сожалению, замерло из-за неготовности взрывных планов. Кроме того, взрывника, который нужен постоянно, а на КвартирМитте понадобится в срочном порядке, ты сейчас так просто не найдешь. Вообще не найдешь.
— Я уже его уволил.
— Верни.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Что ж, будь по-твоему.
На здоровье, Рик, думаю потом. И бабе твоей — того же. Я — не она и мне не жалко. Вы же без пяти минут семья, а для семьи избави Бог это, когда мужик без работы. В плане — официальной. Помню, у нас с Михой когда-то тоже так было.
И — да что ты, не стоит благодарности… обойдусь…
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ Вудсток
Пока я занимаюсь благотворительностью, жизнь идет своим чередом, и августовская жара переходит в жару сентябрьскую, абсолютно аномальную для Берлина.
Природные аномалии — не помеха для амбиций Франка. Он клюет на мой аргумент, что вот-вот «загнется КвартирМитте» и возвращает «Херманнзена». И он «забывает» про то, что раз теперь идут полным ходом и КвартирМитте, и «Мерцедес», то можно бы притормозить «Котти» — и не притормаживает. Теперь из трех приоритетных проектов я делаю одновременно три.
Со мной охотно работают чиновники, не заморачиваясь на ковидах, как если бы на всех знаковых постах все давно привыкли, что у меня «пасс-парту» и потому ничего больше у меня не спрашивают.
В сенате проект по этажке на Котти ведет чиновница по имени Дорен — короткостриженая тетка, зеленоволосая и татуированная — даже по ВиКо распознаю буйный раскрас из наколок, которыми испещрены ее руки и плечи, потому что сегодня снова жарко и все давно плюнули на дресс-коды и на работу — любую — приходят в майках.
Именно Дорен выписывала мне пропуск в строй-архив. Чисто визуально она сама отлично вписалась бы в колорит того района, в котором проводится проект. Но внешний вид ее вводит в заблуждение: она — тетка строгая, а в общении резковатая. Как ни странно, я с такими лажу.
Сейчас Дорен сообщает мне часть «истории» этажки, известную ведомству. Про между прочим узнаю, что когда-то то ли все здание, то его часть была выкуплена и некоторое время принадлежала архитектору, не только спланировавшему капитальный, «несущий» перестрой его в девяностых, но и выступавшему в этом перестрое девелопером.
Мысли в моей голове не поспевают друг за дружкой, но она с этим не церемонится:
— Сам он был человек крайне неблагонадежный, если не говорить: несерьезный. Нельзя рассчитывать, что вся документация составлена исчерпывающе. Теперь-то можно сказать: он любил воровать и не указывать доходов. И это — лишь вкратце о его похождениях на территории Германии. Чего он наворотил, кажется, в Кенигсберге или на Балтикуме — совершенно иная история иных масштабов. История отдельная, находящаяся за пределами нашей юрисдикции. Сказать вам по секрету — но учтите, я вам пока этого не говорила — с его фамилией не только его собственные преступные схемы связаны. Если взять это наше с вами здание на Коттбусских Воротах — известно ли вам, каким образом оно перешло к вашему заказчику? Известно ли, что бывший девелопер как раз в такой вот схеме был замешан?
— Да? — справляюсь неискушенно и максимально невинно. — Наверно, не вписался в строй-план?..
— Будем называть это так. Вы же никогда не имели дел с этой фирмой?
— Нет, кажется. Впрочем, — вру я, — этим мог заниматься кто-то из моих коллег.
— Поверьте мне, вы бы знали. Сейчас об этом деле говорят.
Блин, думаю невольно, где он там опять накосячил?.. Перекосячил, судя по всему.
— Так вы просветите, — прошу уже откровенно. — Ну, озвучьте схему, там, без имен и все такое. А то вдруг и мы попадемся. Сейчас и так кругом проблемы — зачем нам еще и такого плана попадалово.
— Когда информация станет официальной, я дам вам знать и с именами. Сейчас просто не имею полномочий распространяться о чем-либо.
А я уже не уверена, что хочу все это знать. В порыве малодушия даже говорю сама себе, что — да на фиг он сдался Франку, этот «Котти». Что он — денег без него не заработает?.. Надо будет толкнуть ему, что здание запущено в край, что там работы — уйма, затраты колоссальные, а прибыли не жди.
* * *
Итак, со стороны могло бы показаться, что работа сжирает меня. Но мало кто поймет, какое это вместе с тем и отвлечение. И облегчение. И пусть саму работу облегчать мне никто не собирается: с другой стороны, это даже лучше — не надо никого врабатывать и ни за кого не надо отвечать.
Но порой приходится и мне скрипеть зубами и возиться со всякой ерундой, не уповая ни на чью помощь, хоть и есть у нас люди исключительно для этого.
— Как ты, конфет? — докапывается до меня из своего очередного мини-отпуска засранка-Рози. — Справляешься?
— У-гм. Составляю, вот.
— Составляешь?.. — фальшиво сочувствует она, догадываясь, что я составляю.
— Мгм. Всю документацию по Котти перелопатила, теперь ввожу в удобоваримую таблицу.
— Справишься? — Рози уже откровенно угорает.
— А как же. Мне тут помогают все. Прям все до единого. До последней… — завершаю непечатным, а Рози смеется в голос.
Она у нас всегда со всеми контачила. Тем заметнее становится теперь во время ее отпусков, что девчонки на фирме меня избегают.
В придачу о «моих шашнях с Франком», кажется, какая-то тварь пустила слух, будто я «лезу». В руководящие, в смысле. За это и ненавидят, и побаиваются. И отплачивают холодно-опасливым игнором. Могла бы начать загоняться по этому поводу, если бы сама не игнорила их с незапамятных времен. Эти уж мне бабские коллективы, бормочу себе под нос.
Мое бормотание прерывают:
— Ката…рина?..
Недовольно поднимаю глаза:
— Да? — хоть на самом деле мне хочется сказать: «Нет?»
Вижу, что эти злыдни подослали ко мне новенькую — видимо, выпросить нечто такое, чего я просто так не дам «стареньким».
— Мы с девочками хотим заказывать в «Киото»… — робко произносит она, — …будешь что-нибудь?..
Ну надо же.
— Спасибо, — говорю искренне, и, стараясь подавить излишнюю растроганность, прошу: — Пожалуйста, зови меня «Кати».
И хоть конкретно сейчас мне не
