уже второй год, — теперь мне становится понятна причина контроля в гараже Елены Николаевны в первую нашу встречу.
— Когда это было?
— Два года назад.
— Два? Тогда ему было двадцать три года — это же совершенно осознанный возраст. Я не могу поверить! Как он мог не рассказать мне об этом?
— Видимо, он постеснялся и не хотел, чтобы ты ушла от него.
— Абсурд! Он мне солгал!
— Ты не представляешь, какой это был позор для нашей семьи. Более того, мы оплачивали ему образование в «Институте МВД РФ» — всё коту под хвост. Не такого будущего я ему хотела. Сначала я даже запретила ему общаться с Марией, но он всё-таки мой сын, и её единственный брат.
Я словно окаменела. Мой парень — откупившийся преступник? Я не ожидала такого поворота событий в своей жизни. Мгновенно представляю реакцию своих родителей, и меня наполняет бескрайнее разочарование. О чем я только думала? Откровенно, не понимаю, зачем Елене Николаевне было рассказывать мне об этом?
— Почему вы мне об этом рассказали?
— Я буду повзрослее и поопытнее вас — кое-что вижу и замечаю. Не хочу, чтобы ты жила в иллюзиях, я знаю, как он может запудрить голову. Пройдем в дом, уже можно замёрзнуть, — всё, чего я сейчас хочу — закричать, убежать, скрыться из виду и не существовать до тех пор, пока не пойму, как я должна поступить. Но вместо этого я молча прохожу в дом, не издавая ни звука.
— Агата, смотри! — малышка Мари подбегает и показывает искрящееся колечко на маленьком пальчике. «Сначала я даже запретила ему общаться с Марией», — смотрю на чистые хлопающие глазки Мари, и у меня выступают слёзы. Помню, как в первый день нашей живой встречи с Артёмом мы говорили про жизненные ценности, и он впервые упомянул имя малышки Мари: «Она сейчас для меня приоритет. Хочу, чтобы у моей сестры было всё. И я уверенно готов дать ей лучшее». Тогда меня очень тронула его любовь к своей сестре, я уважаю такой подход к семейным отношениям.
Елена Николаевна замешивает тесто для пельменей, а я безмолвно солю мясо, уставившись в одну точку. Что мне делать? Уйти? Но я же не последняя идиотка, чтобы не увидеть в человеке преступника. Он даже матом не ругается! «Ты не жалеешь?» — я вспоминаю свой вопрос того дня, когда он мне крупно солгал. Да он и не мог жалеть, потому что сейчас бы он сидел в тюрьме! Почему я не вижу его таким? Он всегда поступает по совести, и как я замечала, всегда говорил мне правду. Начинаю прокручивать в голове все события, в которых он мог бы мне соврать, но не нахожу ничего подходящего. Приготовленные кексы кажутся мне уже бредовой идеей, а вся мебель в доме словно существует не в моей реальности. Хочу, чтобы это был сон.
— На твоём месте я бы проучила его и вызвала такси домой, ничего ему не сказав. Ну, после того, как поужинаем с вами пельменями, конечно. Ложь — это очень плохо, дорогая.
— Я не хочу быть его крёстной мамой, — я в целом потеряла способность здраво судить о ситуации. Мне уже кажется, что даже Елена Николаевна для какой-то цели просто хочет, чтобы мы не были вместе. Иначе зачем этот звонок, зачем эти пельмени, старательно пытаюсь увидеть подвох. Решаю, что прямо задам Артёму вопрос, и буду решать по ситуации. — Я думаю, нам нужно с ним поговорить.
Весь вечер проходит в молчании, которое никто даже не старается нарушить. Мы лепим пельмени, и я делаю это буквально на автомате. Мари слепила не больше пяти пельменей, по её меркам — где-то тридцать, и ушла смотреть мультики. Она лепила пельмешки так старательно, с силой единоборца сжимая кусочки теста. Они получались у нее забавными и порванными в некоторых местах. Елена Николаевна не переделывала её пельмени и не говорила, что она делает что-то не так. Интересно, когда Мария вырастет, у неё будут такие же близкие отношения с мамой, как у меня? Звонит мой телефон, на экране «Тёмочка».
— Алло! — мне нужно сделать вид, что меня ничего не беспокоит, так как я не хочу обсуждать это по телефону.
— Привет, как дела у моих любимых девочек? Я очень соскучился по тебе, — как он может быть плохим?
— Все хорошо, лепим пельмени.
— Что-то случилось? Ты словно не в духе, — определённо, да.
— Нет, всё хорошо, просто немного устала за сегодня. Когда ты приедешь?
— Скоро буду собираться уже, в ресторан поедем? — я потеряла интерес к сегодняшнему празднику, ресторана не будет.
— Нет, я думаю, что семейный ужин — то, чего мне сегодня хочется.
— Хорошо, скоро буду. Люблю т…, — я резко сбрасываю звонок, чтобы не отвечать ему в ответ. Он бы тогда точно заметил, что что-то не так. Выдавливать из себя нежность в критическом расположении духа — то, чего я делать так и не научилась.
Проходит чуть больше часа. За это время мы уже успели поужинать, малышка Мари приготовилась ко сну, и они с Еленой Николаевной легли посмотреть мультфильмы. Они ведут себя привычно, их совершенно не смущает моё присутствие, словно я давно стала членом их семьи. Какая большая разница между моим прошлым Днём Всех Влюблённых и этим. Между рестораном и пельменями, любовью и ложью, танцами и песенок из детских мультфильмов, больше похожих на мотивы из фильмов ужасов.
Осознаю всю комичность сегодняшнего вечера и чувствую себя полной идиоткой. Я сижу в нижнем белье за пять с половиной тысяч рублей, пахну духами и туманами, узнав, что мой парень — преступник. Я хочу уехать! Проверяю в сотый раз экран телефона: «21:34», как же нескончаемо долго длится этот вечер. Вдруг слышу звук сжимающегося снега под давлением тяжелой машины, белые шторы окрашивает свет жёлтых фар. Выглядываю в окно — Артём. Не успела. Сердце начинает стучать под всплеском повышенного волнения.
— Привет всем красавицам в этом доме! Это тебе, мама, а это тебе, сестрёнка, — дарит маме и малышке Мари по букетику и выходит за дверь.
— А это тебе, моя любовь. С праздником, — Я не вижу Тёминого лица из-за размеров букета красных роз и большой пушистой подушки в форме сердца.
— Спасибо, — принимаю букет и наклоняю голову, чтобы вдохнуть сладкий аромат, думая о том, что, если он не объяснит сегодняшнюю новость, душистые цветы окажутся прямо в мусорке, но пока я хорошо держусь. Тогда я еще не знала, где на самом деле окажутся эти цветы. Елена Николаевна не подаёт вида, хотя я уверена, что она догадывается
