но что-то есть. Что-то помимо душ, что-то помимо мыслей художника.
–Что это? – спросила она, ткнув пальцем в его первый шедевр.
–Это душа моего дома.
С минуту рассматривала полотно со всех сторон, но было видно, что ничего в нём похожего на дом не находит. «Лабиринты в прямоугольнике…», – вот и всё, что об этом может сказать. «Чёрные полосы между белыми стенами – если объяснять это глазами…».
Не заметила, как он начал рисовать, а когда обратила внимание, процесс уже стал необратимым. Арлстау скрылся за полотном. «А жаль. Мне нравилось его лицо. Карие глаза не такие злые и тёмные, какими желают казаться; брови стремятся вниз; губы чем-то красивы; причёска обычная, короткая, но с правой стороны решили пересечься два шрама, образуя собой хижину, это добавляло изюма в и так уже насыщенный пирог. Как он живёт с этим даром и с этим лицом?! Наверное, ему не легко…». Для неё было не важно, что он без рук – она, будто не замечала.
Душа сама себя споёт, без спроса и указаний. Достаточно, чтобы она тебе поверила. Станет ли она лучшим шедевром? Решать мастеру. Станет ли незабываемым? Решать шедевру.
Солнце спряталось в туче, откуда-то она взялась на небе, но Леро знала, что туча объявится, ведь видела её, когда художник рисовал луну.
Стали проглядывать ранее неприметные черты его работы. За полотном, то светилось, то гасло, то огонь заполнял все углы, то стремительно вспыхивал свет, а потом медленно потухал. Под конец лишь вспышки, вспышки, вспышки, и свет погас.
Игра света напомнила ей чем-то её жизнь.
Когда закончил, его не била дрожь, не задыхался и не падал в обморок. Куда там, был очень доволен созданным шедевром, чувствовал себя превосходно, и ему очень нравилась её душа.
Сама героиня полотна стояла посреди комнаты, а художник её, словно не замечал. «Любовался другой её частицей…», но это не оправдывает.
«Окажется ли важным это творение или посвятит себя пыли?», – думал он, ожидая, что скажет Леро. Он не мог позволить мысли, что ей не понравится.
«Понравится! Хоть и у серых мышек есть свои мороки и капризы, но сейчас не час их раскрывать. Смотри на душу, наслаждайся, не забывай этот момент…».
Плавно развернул к ней мольберт, и её глаза соприкоснулись с собственной душой. Со стороны это выглядело странно, душа то ведь в глазах. Одно и то же, что взглянуть в глаза самому себе и попытаться остаться равнодушным.
Проследил, как изменялись черты её лица. Всё начинается с восторга, когда тебе что-то сразу же нравится, затем изучающий взгляд, просмотр деталей. Исход: либо разочарование, либо принятие таким, как есть.
Визуально все души могут показаться одинаковыми, и её душа способна быть похожей на луну, но это всё не так.
На лице было написано, что зря боялась, но живопись готова для неё меняться на глазах…
Затем глаза пришли к неизмеримой грусти, она намеренно притронулась к слезам, и Леро не выдержала зрелища, что подарил ей художник.
Лицо исказилось непониманием, а в слезах стоял вопрос: «Почему?», и это ни о чём не говорило.
Арлстау пытался рассмотреть в её глазах причины мгновенных перемен, но не получилось – не экстрасенс же.
–Что ты увидела? – спросил он почти взволнованно.
Она взглянула странным взглядом на художника – и жалость в нём и беспричинная вина. Впервые придумала себе грех, которого не существует и собирается нести его весь путь.
Затем взгляд оборвался, и она сбежала. Да, сбежала без слов, без прощаний, оставив свою душу в бережных, хоть и искусственных, руках художника.
Его это задело, другим углом взглянул на дар.
«Бывают же такие!», – возмущался про себя художник, но больше на себя, чем на неё. – «Заинтригуют и сбегают, и на вопрос «почему?» не найдётся ответов.». Волновали и причины и то, куда она сбежала. Не стал кричать: «Постой», не дал себе вмешаться в её выбор. Было совестно, ведь, возможно, она увидела всю свою жизнь от начала до окончания, и в этом лишь его вина.
Взглянул на её душу – всё в ней хорошо, вполне красивая, достойна большего, чем думает.
Коктейль эмоций оставила своим уходом. Страх и совесть сидят на разных берегах, у каждого свой смысл. Даже, если и тянут к друг другу дряблые руки, то лишь для приветствия. Страху не бывает совестно, совести не бывает страшно.
За окном всё также, как и вчера, как и годы назад, не меняется, хоть опустивший голову ты смотришь иль подбородок гордо приподняв. Ситуации тасуют углы наших взглядов, чтоб заставить видеть по-новому. Отчаяние склонит тебя ниже, подскажет – себя пожалеть. Но у жалости художника есть два лица – в одном всех жаль на свете, в другом лишь пустота…
За окном не только ветви, за окном вся жизнь…
День пролетел, но босоногий вечер всё также не скрывал печали. От счастья до печали – чашка чая, а от печали к счастью – целый путь.
Лучший шедевр не во всех глазах окажется лучшим. Пёструю пьесу разглядят лишь пёстрые глаза, а глаза Леро, видимо, для меня неуместны.
–Это обида?
На этот вопрос он бы ответил:
–Не сказал бы…
Такой ответ о многом говорит…
Как бы не обманывал себя, он ждал, что она вернётся, но ночь уже с небес спустилась, а она так и не пришла.
«Любовь рождается нежданно, но её счастье, видимо, не для меня.», – оправдывал он простой фразой свои неудачи в чувствах. Когда любовь к нему приходит, он ждёт, когда она уйдёт – вот и вся причина. Нет, он не полюбил её с первого взгляда – это лишь мысли…
Вспомнил о силуэте, и обрушилась на пол посуда. Не в его комнате, а на кухне. Сердце ёкнуло, но художник, не мешкая, спустился вниз и застыл в проходе, боясь пошевелиться.
Силуэт стоял в центре комнаты и ловил взгляд художника. Он впервые явился днём. Глаза ярко выражались на фоне темноты, но, в целом, эмоций не разобрать. Он был похож на любую, человеческую тень, но чернотою не сравнится ни с одной из своих сестёр.
–Зачем ты это делаешь? Ты меня прогоняешь? – спросил Арлстау, а сам дрожал от страха, не зная, чего ждать.
Ему показалось, что силуэт намеренно обрушил посуду, чтобы изгнать его из дома. Иного объяснения его действиям не находил.
–Это твой дар? Он принадлежит тебе? – внезапно осенило художника, но силуэт был безмолвен, у него не было рта.
Арлстау, как обычно, не стал терпеть молчания, повернулся к
