которую хотела прожить.
Сломалась
Долгий летний день близился к закату. Дашков и Сергей вышли за ворота проводить деда. Снизу, с речки, по грунтовке резво бежала, Сергей посчитал, лошадь. Смущал окрас — цвет свежих сливок с переходом в белый на брюхе. С переходами окраса бывают в его представлении только коровы, лошади обычно тотальные по цвету. Толстые, неуклюжие коровы бегать не умеют. Эта животина бежала рысцой, высоко выкидывая коленца.
По мере приближения Сергей подумал, это молодой бычок, вымя не болталось между ногами. На одном боку беглянки широкой кистью хаотично нанесены красные маски. Из угла пасти веревкой свисает слизкая слюна. По всему видно было, убегает от погони, напугана до умопомрачения.
Дед и животина одновременно отреагировали друг на друга. Дед поднял руку на беглянку. Та посмотрела на старика, собралась шагнуть в его сторону, испугалась поднятой руки, шарахнулась от деда, вернулась на траекторию бега, помчалась дальше, не сбавив скорости. Явно спасалась бегством. От кого? От чего?
— Сломалась. Заходите за ворота. — Приказал старик.
Тёлка? Не бычок? Где вымя? Испортилась, сломалась? Сергей не зашёл во двор. Ему требовалось знать, чем кончится драма молодухи. Животина скакала уже по пригорку за огородами. Её преследовала машина.
— За пригорком выпас. Туда хотят загнать.
Словно услышав его, тёлка развернулась, побежала с другой стороны улицы в сторону деревни. Скоро снова будет здесь. За ней на расстоянии следовала машина. Когда тёлка поравнялась с местом, где они стояли, Сергей взглянул в глаза тёлки. Она страдала. Паника обуяла её всю. Пронзил щемящий укол.
С ней жестоко обращались? Наглый бычара силой овладел? Хозяин быковал? Малыша в утробе потеряла? Что? Что случилось, что шарахается от машин, людей? Не узнает родные ворота. Где её дом, покой и безопасность?
Потом, в городе, он начнёт трезветь, говорить себе, это не обьюз, это инфекционная зараза, которую, к несчастью, подхватила молодуха. Длинная, тянущаяся до земли слюна тому свидетельство. Подлая крыса «удобрила» заразой сено в хлеву. Наверняка вирус проник только в неё, доселе добрую и смирную. Потому что неженка? Тонкая натура?
— Не узнаёт свои ворота. — Изрёк старик.
— Поймают, на колбасу сдадут. — Спросил, и сам сделал заключение Сергей.
— Как ветеринар решит. — Подтвердил Дашков.
Молоденькую тёлку на колбасу? Не на продажу, чтоб насладились гурманы. Рано или поздно быть перекрученной, упакованной в плёнку из нефти — частая судьба коров. Ладно, если в конце жизненного срока, обидно, если в расцвете сил. Док представил упругое мясцо, нежность которого оттеняет белый, с синеватым отливом мягкий жирок. Не надо отбивать, чтоб приготовить вкусный бефстроганов. Мясо тёлки не спутать с покрытой жёлтым жиром красно-коричневой говядиной коровьей бабушки.
Мужики помолчали немного, размышляя каждый о своём, потом старик махнул рукой, мол, не провожай, сам дойду, зашагал к родной избе.
Не могу без тебя
— Не говори так.
— … жить.
— Можешь! Все могут. Родители, потерявшие ребёнка, живут дальше.
— а я не могу без тебя. Ты знаешь об этом, пользуешься, издеваешься. Привязала к себе…
— Как я издеваюсь над тобой?
— Сказала, что вернешься к «Пока все дома», сама вернулась аж вечером.
— Я же объясняю тебе, копали картошку. Услышали прогноз погоды, обещали дожди, решили выкопать картошку в это воскресенье.
— Вот поэтому я и говорю, что издеваешься. Там без тебя копальщиков много. Брат с женой что делали? Да ну тебя! Картошку деревенскую любишь, а ворчишь без конца…
— Я человек, а тебе картошка брата важнее.
Женщина устало поднялась, стала уходить.
— А есть? Я приготовил макароны по-флотски специально для тебя, овощи порезал.
— Сыта по горло.
— Вот именно! Я старался, а тебе накрыть стол лень.
Женщина вернулась, все также устало накрыла стол, ждала, пока муж поест, убрала за ним, вымыла посуду. Ушла в зал, легла на диван, заснула. У нее завтра с 8.00 до 22.00 смена в продуктовом. Муж спал в спальне.
Утром съели кашу, по бутерброду с маслом, сыром под гробовую тишину. Каждый приступил к рутинным обязанностям. Камила работает 2 на 2, возвращается ровно в 22.20. Придет раньше, начнутся разборки, почему рано, придет позже, допрос, почему припозднилась. Если закрыла магазин пораньше, предпочитает «погулять» на улице, чтобы войти в квартиру в 22.20.
У них вся жизнь выстроена строго по часам, по заведенному порядку. Каши только утром, никогда вечером, сварены на молоке, наполовину разбавленной водой, никаких сладких перекусов и водки. Сигареты разрешены только Коле.
Камила придет домой, перекусит Колиным ужином, и на боковую на диване. В выходные у нее хлопоты, беготня по инстанциям, поликлиникам. Сейчас добивается, чтобы за их машиной закрепили место на парковке возле дома. Протокол согласия жильцов она уже получила, осталось в городском управлении утрясти вопрос. Съездила туда, ух, успела к 13.00, к обеду вернуться. После обеда драила кухню, туалет, ванную. Вечером отдых напротив телевизора. Коля завёл свою волынку.
— Я не могу без тебя. Ты мне нужна как воздух. Не думал, что буду такое говорить женщине.
— А ты не говори.
— Я к тебе всей душой тянусь, ты дерзишь.
— Я спать, устала.
Растянулась на диване, уснула. Проснулась от толчка в бок.
— Ты, что, спишь? Мы еще не договорили, ты спать. Ты игнорируешь меня! Чего плохого я тебе сделал?
— Достал. Дай поспать.
Хотела перевернуться на другой бок, увидела, Коля тянется к ней с ножом. Она оттолкнула руку с ножом, вскочила, в два шага оказалась у комода, взяла ключи, перескочила к окну, распахнула створки, сиганула в темень в ночной сорочке. Камила длинноногая, спортивная бабёнка. Он опешил.
Было лето. Квартира на первом этаже. Она провела ночь в машине. Утром постучалась. Коля открыл.
— Разводимся, — заявила Камила с порога. — Квартиру продаем, делим пополам.
— И куда меня?
— В интернат. С сумкой, полной денег, тебе ноги в инвалидном интернате святой водичкой обмывать будут.
— Я не могу
