class="p1">Постановление о привлечении в качестве обвиняемого
13 ноября 1930 г.
…Опер. уп. 2 отд. 0 отд. ГПУ Зусков… нашел, что гр. Патушинский Григорий Борисович изобличается в достаточной степени в участии контрреволюционной группировке, деятельность которой направлена на свержение советской власти и восстановление народной-демократической республики.
л. д. 152-154
Дополнительные показания арестованного Патушинского Григория Борисовича
от 21 ноября 1930 г.
Я состоял в партии народных социалистов с 1903 по 1917 или начало 1918 года. Все это время был рядовым членом. Моя деятельность до Февральской революции сосредоточилась, главным образом, на политических защитах.
Репрессии, которым я подвергался при самодержавии, тюрьма и ссылка не были результатом партийной деятельности, а моих выступлений в политических процессах. Защищал я без различия партий. Моей резиденцией был город Иркутск. Радиус моей профессиональной деятельности распространялся на восток до Владивостока и на запад до Урала.
Мое отношение к Октябрьской революции, произошедшей в центре, в то время было отрицательным.
В момент вспышки революционных событий в Сибири моя позиция определялась резолюцией всесиб. чрезв. съезда о созыве Областной думы и образовании Сиб. обл. Совета во главе с Потаниным от народно-социалистич. состава до большевиков включительно и отказа от вооруженной борьбы с Советской властью.
Членом правительства Колчака и до него, т. е. при директории, я не был. Все это время я жил в г. Иркутске, вернувшись в адвокатуру, где я организовал бюро бесплатной защиты политических и военно-полевых судов.
Мои воззрения на Советскую власть в данное время – это полное признание ее и невозможность представить себе другие формы политич. социального устройства. Из фамилий, которые мне назывались в связи с настоящим делом, мне известны: Малянтович, Филатьев, Урысон, Динесман, Никитин и Коренев.
<…>
Хотя я и причислял себя субъективно к группе общественников, но никогда ни в чем не проявлял участия в работе этой группы, не посещал ее заседаний, не был осведомлен о ее составе, не знал о существовании бюро. Объясняю это тем, что в то время, когда существовала общественная группа, я хотя и был членом Коллегии защитников, но, служа в Уралмете, адвокатурой занимался и выступал лишь по ордерам консультации.
О каком-либо существовании группы бывших общественников после ее роспуска мне абсолютно не было известно. Помню, что в момент исключения меня, Малянтовича, Муравьева и др. из членов коллегии защитников за то, что я был, якобы, Колчаковским министром, путем возбуждения о том ходатайства перед Моск. Советом, как мне передавали впоследствии, беспартийная часть Президиума ЧКЗ осталась при особом мнении.
<…>
Слышал об Урысоне, что он являлся до революции издателем журнала «Вестник права и нотариата», о чем я не предполагал, знал его в настоящее время за адвоката преимущественно практического. Слышал также, что он работал в Кол. юрист. консульт., в каких-то концессиях.
С адвокатессой Гринберг я знаком как с товарищем по коллегии, несколько раз присутствовавшей в публике на процессах, в которых я выступал. Ближе ее не знаю и о ней ничего не слышал.
Писано с моих слов, прочитано. Патушинский [подпись]
Допросил: Новицкий [подпись]
л. д. 160-166
Протокол допроса Динесмана Иосифа Юлиановича[113]
от 13 августа 1930 г.
В 1916 г. окончил (Московский университет) и был оставлен при университете для подготовки к профессуре.
В Февральскую революцию: жил в Тифлисе, где служил в «Земгоре» – пом. зав. отделом Рабочей партии…
С Февральской революции до Окт. (и во время): в Земгоре – инженерная [нрзб]
И.Ю. Динесман. 1930
1 мая 1918 г. приехал из Тифлиса в Москву. Около 2-х лет служил в Кр. Армии с мая 19 г. до марта 21 г. в арт. бригаде и КК [?] культработника в Москве. Работал в Наркомпроде[114] до сентября 1922 г. С упомянутого времени в Коллегии защитников.
В октябре 1922 г. я был зачислен в состав Моск. Коллегии Защитников. Поступил я в Коллегию после рассмотрения моего заявления в Комиссии по приему, председателем которой, кажется, был быв. Председ. Моск. Губсуда И.А. Смирнов. В момент организ. Коллегии – была в ее составе официально образована общественная группа (фракция) адвокатуры. Группа эта составилась, главным образом, из бывших политических защитников времен царизма, которых знали подчас лично многие ответственные члены партии (Н.Д. Соколов, Д.С. Постоловский). Группа именовала себя общественной в том смысле, что работа адвоката рассматривалась не под углом зрения личных интересов (хороший заработок и т. п.), а под углом зрения содействия суду в его творческой работе. В группу вошло очень много т.т.[115], вступил и я.
Иногда происходили собрания обществен. фракции, всегда официально, в помещении Суда с ведома Президиума обсуждались исключительно профессиональные вопросы. Через некоторое время организовалась еще одна группировка: группа революц. адвокатуры. По существу, серьезных идеологических рассуждений [расхождений] по профессиональным вопросам у этих 2-х фракций не было. Разница может быть усмотрена, пожалуй, в том, что руководители группы револ. адвокатуры были несколько моложе возрастом и наименованием группы выбрали слова, подчеркивающие соответствие группы требованиям революции.
Обе группы работали открыто, официально. Именно из среды групп, по согласованию с фракцией ВКП(б), составлялся Президиум в его беспартийной части. Лично я был некоторое время в Бюро общ. группы, но потом вышел. Приблизительно в 1925 г. обе группировки были Президиумом Коллегии распущены. С тех пор обществен. группа не существовала, я по крайней мере ничего не знаю о ее существовании после роспуска.
В январе 1929 г. я был Общим собранием избран кандидатом в члены Президиума и работал до 25.04.1930 г. в составе Президиума, по существу работы у меня возникали разногласия с членами Президиума, руководившими жизнью Коллегии. Основные разногласия были по вопросам: 1) о порядке проведения работы по коллективизации ЧКЗ; 2) о порядке проведения чистки.
По первому вопросу: я никогда не был противником коллективизации, но считал и считаю, что запрещение частной практики должно было быть произведено одновременным охватом коллективами всех ЧКЗ, без лишения достойных товарищей заработка. До полного охвата полагал, что некоторое время может существовать частный кабинет, под строгим общественным надзором. Другая точка зрения сводилась к необходимости коллективизировать немедленно, хотя бы [и] оставив не вошедших без куска хлеба. В конце концов (после ухода б. Председ. Брука) все т.т. были приняты в коллективы (за исключением исключенных и т. п.), так что в общем моя точка зрения практически осуществилась.
По второму вопросу: я утверждал, что чистка необходима, но что чистку нужно проводить законно, т. е. органами Р.Н. [РКИ?] и с участием общественности. У нас же (в Президиуме) дважды пытались провести чистку келейно, руководствуясь не проверенными данными. Однако, ввиду вмешательства Моск. Совета, РКИ и редакций некоторых
