— Чего он свистит? — раздались голоса в толпе, и все наступающие на мгновение приостановились.
Из леса, который начинался за Деревом совещания, раздался такой же свист, потом гиканье, и вот показались какие-то невиданные никем всадники на маленьких лошадках, в оборванных черкесках, с папахами на голове, с кинжалами за поясом и с длинными бичами в руках. Неизвестные люди неслись в карьер на толпу, описывая свистящими бичами круги в воздухе.
Ничего не понимая, люди стояли неподвижно первое мгновение, даже после того, как неизвестные всадники, врезавшись в толпу, начали хлестать свободных и благородных обитателей счастливого Зеленого Рая. В разных местах раздались какие-то жалобно-протяжные, тоненькие крики боли и смертельного ужаса. К голосам этим, сначала изошедшим из уст девушек и женщин, присоединились мужские голоса, и вот свободные граждане республики Зеленый Рай заметались на месте, как стадо овец, окруженное волками. Еще минуту спустя все они пустились бежать по одному направлению к деревне, подобно стаду диких и пугливых антилоп, прорвавших в одном месте расставленные силки и убегающих с дико-испуганными криками и жалобно поднятыми кверху мордочками, в то время как их нагоняют злые хищники.
Давно уже неизвестные люди повернули назад на своих лошадках и, остановившись под Деревом совещания, со смехом смотрели на трех братьев, ожидая условленной платы, а обитатели Зеленого Рая все продолжали бежать, испуская крики. Некоторые мужчины держали в своих объятиях избитых бичами девушек или женщин, из глаз которых струились слезы, и бежали со своими живыми ношами, плача из жалости к ним.
— Грунечка моя, касатка… Я думаю, что настал конец света и люди взбесились… Груня, Груня, открой глаза…
Говоря все эти слова и стоя перед положенной им на траву девушкой, Алексей с исказившимся лицом то смотрел на нее, то подымал свои заплаканные глаза к небу, как бы жалуясь скрытому в нем «Отцу людей». Небо было безоблачным и голубым, как всегда, но он не узнавал его больше: по лицу и плечам девушки проходили глубокие красные полосы, и ему и в небе виднелись косматые черные привидения, скачущие по окружности горизонта с бичами в руках и отпечатывающие на голубом небе красные полосы. Наивная, глубоко религиозная, доверчивая, как у младенца, душа его пришла в смятение, точно в нее бросил кто-то пылающий огонь. В уме его был полный хаос, потому что он никак не мог разобраться в том, что произошло, но он понимал только одно: кто-то жестоко оскорбил и насмеялся над ним, его невестой и обитателями Рая, а могущественный Бог безмолвствует, не заступаясь за них…
— Так ты вот какой! — воскликнул Алексей, взглянув на небо, и потом снова уставил свои грустные глаза на бледное лицо девушки. Она лежала с закрытыми глазами, вздрагивая плечами, точно на них все еще сыпались удары бича, и из полураскрытых уст ее вырывался жалобный крик, как от боли. — Груня, Груня! — закричал Алексей, стоя на коленях перед ней и этот крик смешивался с криками все еще бежавшей толпы.
Какая-то женщина с распущенными волосами мчалась впереди всех, подняв кверху бледное, с раскрывшимися губами, лицо. Добежав до места, где находился Алексей, она остановилась, колени ее подогнулись, точно по ним ударил кто-то палкой, и она упала лицом вниз, разбросив в обе стороны руки…
— Где мой Вавила… Вавилинька мой!..
Бежавшие люди все стали бросаться на землю с жалобными вздохами, слезами и стонами. Скоро здесь на траве расположились все обитатели Зеленого Рая, и все они плакали, стонали и обращались к небу. Кроткие и чистые, привыкшие верить, что совесть — святыня для каждого человека, они так растерялись, так ужаснулись и так опечалились, как если бы небо упало на землю. Во многих местах раздавались стоны избитых людей и рыдание, и жалобы окружающих их. Разнообразные звуки — стоны, жалобы и рыдания — смешивались в один непрерывный гул, так что казалось, что над счастливым Раем пронеслись толпы завистливых демонов и бросили в умы людей безумие, а в сердца — огонь.
— Катя, жавороночек мой!.. Пальчики, пальчики перебили твои, лучше бы мне отрубили голову…
Высокий парень с черными усиками склонился над плачущей девушкой, и из его собственных глаз потекли слезы.
— Ну, ничего уж… — сказала Катя со слабой улыбкой, силясь удержаться от слез, но не выдержала и зарыдала.
Вдруг раздались крики:
— Вавилу, Вавилу несут…
Девушка, упавшая лицом в траву, приподняла голову и стала озираться. Глаза ее оживились и, вскочив на ноги, она побежала по траве…
Вавила лежал на руках двух людей и стонал от боли. Увидев девушку, он приподнял руку кверху и закричал:
— Богом тебе клянусь, Оксаночка моя, Оксана… насмеялись над нами звери лютые и хотят сделать рабами…
Он приподнялся и закричал:
— Человеки добрые, что же Бог допускает это… издеваться так… Смотрите, у меня поломали ребро… Отцу на небе до нас и дела нет…
— Уж молчи лучше, Вавиленька… И так побили…
Она упала ему на шею и заплакала.
III
Опять подымалось солнце — такое же огненно-пурпурное, радостное, как бы разбрасывающее миллионами своих лучей ласковые улыбки по земле и морю, как и в былые дни; опять под безоблачным небом тихо шелестели листья величественных чинар и грабов, точно нашептывая людям чудные грезы иного лучшего мира; опять белые барашки легкомысленно и весело брыкали задними ножками и невинно блеяли, опять ручные фазаны танцевали перед своими дамами в ожидании любви. Опять рдели розы, опять с ликующей трелью кружились жаворонки… Решительно все — и природа, и птицы, и цветы — были такими же, как и в былые дни — и ликовали, пели, смеялись, но человек в Зеленом Раю не чувствовал уже прежнего ликующего счастья и не смеялся. Перестали смеяться парни, перестали звонко хохотать своим чарующим, беззаботным смехом молодые девушки, и только три сына Демьяна, проходя по деревне, тонко и коварно улыбались в свои длинные бороды. Давящая власть покрыла как бы трауром прежнее сияющее счастье, и люди находились как бы под влиянием какого-то кошмара. Злейший разрушитель человеческого счастья — человек, и человек для торжества и глумления над таким же, как он, поселил в сердце человека беспокойство, страх, чувства оскорбления, и в уме — пугливые мысли, несущиеся одна за другой, как летучие мыши, с диким писком кружащиеся во тьме.
И как только показалось на горизонте солнце, так сейчас же начал доноситься до деревни колокольный звон; это чудотворец Лай-Лай-Обдулай сзывал обитателей Зеленого Рая к себе под дерево на поклон.
— Ишь, орет во всю глотку, пугало размалеванное, — проговорил старый крестьянин, выходя из дверей своего домика и по привычке взглянув на небо. И хотя небо было ясно-голубым, вместо прежнего привычного обращения к Богу он только сказал: — Господи, что же Ты нас забыл?
— Правда, касатик, правда, — подслушав его, проговорила старая женщина, собирая в соседнем саду граблями сено, — теперь такое настало, что не знаешь, кому и молиться. Говорят, Бог не услышит, высок Он, по начальству изволь ходатайствовать… Кружится голова моя, стара я, и одна неразбериха это — Бога ли мы прогневали, или нас люди обморачивают…
