естественным, у меня болезнь следует за болезнью»;[92] «Посему из всего этого даже ребенку видно, что совершенно уже необходимо мне расстаться с этим земным покровом».[93] В 373 году даже пронесся было по Каппадокии слух о смерти Василия, и многие из епископов собрались было в Кесарию для избрания ему преемника. По-видимому, их прибытие могло послужить к утешению больного. Но из совещания с ними о делах церковных он узнал, что они не помогали ему ни в чем самом нужнейшем; случалось, что в его присутствии они чувствовали стыд и обещали должное, но, расставшись, опять возвращались в прежнее свое расположение. Подобные огорчения, по суду самого Василия,[94] большей частью препятствовали поправлению его здоровья, а огорчения со стороны других делали болезни более тяжкими и мучительными. Потому при всем величии терпения св. Василий писал о себе в одном письме: «Я оцепенел от множества скорбей, окруживших меня ныне, они соделали жизнь мою очень тяжкою».[95] Все это — и множество скорбей, и непрестанные заботы, — конечно, достаточны уверить, что только по особенной милости и благоволению Божию святитель при столь слабом здоровье прожил до сорока девяти лет.
Обстоятельства его кончины подробно описал св. Григорий Богослов. Когда Василий лежал при последнем издыхании, призываемый к горнему ликостоянию, вокруг него волновался весь город: нестерпима была потеря, жаловались на его отшествие как на притеснение; думали удержать его душу, как будто можно насильно остановить ее руками и молитвами; всякий, если бы только возможно было, готов был приложить ему что-нибудь от своей жизни. В предсмертные минуты больной архипастырь некоторых рукоположил в церковные степени, а другим предлагал свои наставления; и наконец со словами в руце Твои предаю дух мой (Лк. 23:46) радостно испустил дух. Когда выносили его из дома, каждый из пасомых его заботился о том, чтобы взяться или за воскрилие риз, или за сень, или за священный одр, или коснуться только его тела, или даже идти подле несущих, или насладиться одним зрением. Наполнены были торжища, переходы, вторые и третьи этажи; тысячи всякого рода и возраста людей, дотоле не знаемых, то предшествовали, то сопровождали одр и теснили друг друга. Псалмопения заглушаемы были рыданиями. Даже некоторые из язычников и иудеев, бывших при этом, проливали слезы. От тесноты стремления и волнения народного немалое число людей лишились жизни, и кончина их была ублажаема, потому что преселились отсюда вместе с Василием и стали надгробными ему жертвами. С таким миром и с такою любовью паствы преселился святитель Христов из сей жизни. Это было в 379 году, чрез восемь лет с начала его епископства, на пятидесятом году его жизни.
Глава V
Письма святого Василия Великого [96]
Число сохранившихся до нас писем Василия Великого простирается до трехсот тридцати шести. Из них сомнительной для некоторых кажется подлинность только одиннадцати писем к Ливанию, но содержание и этих писем не представляет ничего такого, что было бы недостойно Василия Великого или несообразно с его обстоятельствами жизни. Различие содержания дает основание к разделению писем Василиевых на догматические, канонические, истолковательные, апологетические, нравственные, ходатайственные, утешительные и приветственные.[97]
Будучи столь разнообразны по своему содержанию, многие письма Василия важны в том собственно отношении, что заключают в себе сведения о современном Василию состоянии Церквей восточных, а также и об обстоятельствах собственной его жизни и высоких нравственных его качествах. Так, из сих писем ясно открываются для читателей и ревностная заботливость Василия о благе всех церквей, о сохранении истинной веры и единодушии братии, и глубокая сострадательность к несчастным, и мудрость в управлении делами Церкви, и великодушие при собственных бедствиях, и строгость к наглым преступникам (похитителям дев), а также его нестяжательность, его строгое воздержание, миролюбивое обращение со своими врагами и пламенность дружбы с людьми, достойными предпочтения.
Соберем из этих писем Василия все черты, которые могут нарисовать пред духовным взором его высокий нравственный характер, и дополним этот портрет, где будет возможно, сказанием о Василии Григория Богослова; прежде же скажем собственными словами Василия о братском общении Василия с епископами Вселенской Церкви и об избраннейших его друзьях. Вот как сам он пишет об этом:
«Справедливо же будет судить обо мне не по одному или двоим из неправо ходящих во истине, но по множеству во вселенной епископов, по благодати Божией пребывающих в единении со мною. Пусть будут спрошены епископы писидийские, ликаонские, исаврийские, обеих Фригий, из армянских со мною соседственные, македонские, ахайские, иллирийские, галльские, испанские, всей Италии, сицилийские, африканские, из египетских соблюдающие здравую веру и весь остаток сирийских, — все они пишут ко мне письма и от меня получают также».[98]
Одним из первых и близких друзей св. Василия был св. Григорий Богослов (письма 4, 96), но во время своего епископства Василий чаще всего советовался в рассуждении о делах церковных со святыми Евсевием Самосатским и Амфилохием Иконийским; в их участии, беседах и письмах находил себе великое утешение. И того и другого он «желал бы, если бы можно, извещать обо всем, что случалось с ним каждый день»,[99] часто приглашал их на праздник Кесарийских мучеников и для совещания о том, о чем неудобно было говорить чрез письма.[100] «Ради многих нужных дел, — пишет, например, в одном из писем (которых дошло до нас более двадцати) к Евсевию, — надобно было сойтись с твоим богочестием и о многом сообщить тебе и многому у тебя научиться. Ибо здесь нельзя найти истинной любви. А когда и нашел бы кто человека весьма любящего, то нет никого, кто бы подобно твоему совершенному благоразумию и твоей опытности мог подать мне совет в предлежащих делах».[101] «И на молитвы твои обо мне я столько полагаюсь, — писал Василий в другом письме, — что, если это будет нужно, могу даже из старца сделаться юным, а не только из немощного и расслабленного, каков теперь, сколько-нибудь крепким».[102] Амфилохий был моложе Василия и взят на кафедру епископскую из клира кесарийского, а потому Василий любил его, как сына, разрешал многие его недоумения в обширных письмах; конечно, со всею искренностью он писал к нему: «Всякий день, в который есть ко мне письмо от твоего богочестия, для меня праздник, и самый великий из праздников»,[103] и еще: «По многим причинам желаю видеться с тобою — и чтобы иметь тебя советником в делах… и вообще чтобы, видаясь с
