class="p">И, понизив голос, добавил:
– Встреча у меня сейчас с одним иностранцем.
– Ты даже Шоу не посмотришь?!
– Нет. Из опасения, что влипну в него, как и ты, – пошутил Виктор.
– То есть ты пошел? – практически подавляя нечаянную радость, произнесла она.
– Да. Тебе, наверное, некогда.
Он поправил сумку на плече.
«Что там? – автоматически подумала Виэра. – Зубная щетка, дезодорант, книга, свежая газета. Да, еще очередное расследование на флешке и пара компрометирующих кого-нибудь документов под грифом «секретно». Заранее откопированных, а копия хранится в банковской ячейке… Какая сейчас может быть политика?! Вот уж где шоу…»
Виктор махнул рукой, звякнул металлическим засовом на воротах. И пошел обреченно навстречу нелегкой своей судьбе, из которой уже не выскользнуть до самого конца.
А к воротам в это время подходил Кин. С легким рюкзачком за плечами, с плеером в ушах, он как ни в чем не бывало махнул ей рукой и преувеличенно вежливо поздоровался. И чтоб не слышать своего громко застучавшего сердца, Виэра окликнула Виктора – «Подожди!» Подбежала к нему, срывая с руки браслет. Он был рекламным, с фирменным логотипом Шоу, каучуковым, дешевым. И все-таки это было что-то материальное – что могло напоминать ему о ней. Такие детали имеют значение в определенные минуты жизни. Даже хорошо, что дешевый: если что, никто не позарится…
Виктор дождался ее и деловито сунул браслет в карман джинсов.
– Надень, слышишь, – попросила Виэра. – И до встречи!
– До встречи, Виэра…
Надевая браслет, он не смотрел ей в глаза. Он знал. Как тот самый олень, предназначенный для заклания. Это было на Севере. Тогда для туристов и журналистов устраивали этнографическое шоу: привозили в реконструированную деревню, где аборигены показывали старинный, лишь в отдаленных местах сохранившийся ритуал жертвоприношения оленя. Сначала катали желающих на оленьих упряжках по тонкому ледяному насту, потом водили по чумам, показывая особенности жизни кочевых народов, давая примерить жесткую одежду из тщательно выделанных шкур. А он, этот несчастный олень, всё это время стоял на взгорке и ждал своего часа. Он никому не смотрел в глаза. Стоял там одинокий, отлученный от тепла соплеменников и заботы хозяев.
И когда Виэра, одурманенная морозным воздухом, даже не задумываясь о преступности происходящего (вот она, сила публичности!) подошла, чтоб погладить животное, то заметила, что олень отвел глаза. Свои красивые, глубокие, как черные омуты нечеловеческой памяти, глаза он отвел от ее взгляда… И ее рука не смогла к нему прикоснуться – это было бы нестерпимой фальшью. Ему, на краю бездны, было стыдно за нее. За то, что ей придется стать соучастницей несправедливости мира, где он, живое существо со своей памятью, сердцем, любовью, борьбой, повинуясь чужой и глупой затее, скоро расстанется с Белым Светом на глазах у кучки безумцев, попутавших жизнь и шоу…
Так и происходит, потому что один человек, даже самый сильный, не может противостоять толпе, если она заряжена на злое… И кому-то – обычно самому невинному – приходится расплачиваться.
А потом, разомлевшая от быстрого поруба оленьей жизни с подробными объяснениями, куда и как правильно наносить удар, толпа получала из рук палача стаканы с густой темно-вишневой кровью… И снег покрылся каплями еще живой жидкости, и глаза оленя были закрыты: ему было до последнего мгновения стыдно за них, его убивших.
…Виэра медленно возвратилась к офису. Заметила, что Кин стоял у входа в шатер и, по-видимому, наблюдал за разворачивающейся вдали сценой прощания. А это значит, он сегодня же узнает, кто этот человек, зачем он приезжал, и обязательно придумает ответный ход с присущей ему безудержной фантазией. «Ведь мы с ним в непрестанном, непрекращающемся диалоге, – думала Виэра, – который выражается не в долгих или коротких беседах, и даже не во взглядах и нечаянных прикосновениях. Он выражается в поступках и действиях. И выплескивается в Шоу, становясь его плотью. Придавая ему остроту, непостижимую для непосвященных, но необходимую двоим. Ему – Артисту и ей – Зрителю.
…День проходил по обычному сценарию: скандалил из-за денег Поль, которому в очередной раз посоветовали умерить свои аппетиты во время закупок продуктов; Фанесса, поджав губки, вынимала из сейфа и раздавала купюры; долговязый Темо курсировал между тренажерным залом и шатром, поставщиками и офисом; Лего бесконечно разговаривал по телефону с инвесторами и партнерами. Наконец проснулся очарованный немец, позвонил. Виэра вполне искренне любезничала с ним по телефону. Он сообщил, что приедет вместе со своим старшим партнером в ближайшие выходные. Просил заказать номер в отеле.
После обеда в офис зашел Найк, долго и тихо сидел, листая журналы. Пришлось снизойти к его ожиданию. И Виэра, улучив паузу в телефонных звонках Лего, рассказала, что приезжал Виктор, ее редактор. Объяснила, что он за человек, как у него обстоят дела и зачем он искал с ней встречи.
– Звал на работу. Неинтересную мне. По крайней мере, сейчас.
– Правильно, – ободряюще кивнул Лего, – ты нам и здесь нужна.
– Зачем я вам? Никакого от меня проку… так, функция.
– Нет, ты же знаешь – мне с тобой всегда приятно общаться. Вот и Найк подтвердит.
Но Найк промолчал. Он уже досиделся до получения интересующей его информации и отправился восвояси – репетировать.
Виэра тоже вышла к манежу. То, что она увидела, потрясло ее. Там, между фермами, на которые крепилась потолочная конструкция, с красной банданой на черной курчавой голове летал Кин. Он двигался по диагонали, цепко прилепляясь то к одной железной стойке, то к другой. Летал в каком-то завораживающем ритме по четырем биссектрисам манежа под космическую музыку и был похож то ли на инопланетянина, то ли на монтажника-высотника. Только у него не было ни кошек, которые помогают зацепиться, ни других приспособлений, кроме пояса и белой резины, с помощью которой он задавал ритм полета. Еще он напоминал ниндзя, готового вот-вот бесшумно осуществить захват заложника.
Вокруг манежа выстроились завороженные зрелищем артисты. Пю-пю, задорная толстушка, звонко и восторженно смеясь, обратилась к Виэре:
– Видите, что вытворяет! Нет, вы только посмотрите!
Виэра притормозила у одной из ферм, как обычно, с замиранием сердца и холодком в области солнечного сплетения наблюдая за отчаянным трюкачом. Просчитавшись в траектории, он мог разбиться о железную конструкцию. А полеты, между тем, с каждым разом становились всё ниже и ниже. И вот Кин уже пролетал над манежем на расстоянии нескольких сантиметров. На большой скорости, не успев сгруппироваться, он как минимум содрал бы кожу на спине. Правда, такое произошло бы только в том случае, если бы у
