Объяснения Гарри не успокоили Джесси, но она цеплялась за него с жаром влюбленной женщины и пылко поцеловала на прощание. Через несколько часов она узнает всю правду.
Тем временем…
– Дехаан! – крикнул Гарри, входя в смотревший на океан коттедж. – Иди сюда!
Камердинер торопливо появился из маленькой комнатки для слуг. Он не улыбался, поскольку не привык выдавать своих чувств, но глаза его сияли.
– Ах, хозяин, через столько лет! Наконец-то! Сегодня утром вы выглядите счастливым!
– В самом деле? – сухо бросил Гарри. – Где письмо матери?
– Письмо? – Дехаан скривил длинное лицо. – То, которое вы читать не пожелали?
– Да. Где оно?
– Вы велели его сжечь.
Гарри угрожающе шагнул вперед:
– Где оно?
Дехаан предусмотрительно ретировался.
– Я его найду. – Камердинер нырнул в гардеробную и вскоре появился снова. – Вот. – Он протянул сложенные кремовые листки, скрепленные печатью графини Гранвилл.
Вздохнув, Гарри взял письмо.
– Вы оденетесь, милорд? – нетерпеливо спросил Дехаан.
– Да. – Гарри сломал печать.
– В лучший костюм. – Дехаан сновал вокруг, как деловитый жук. – Черный костюм, темно-бордовый полосатый жилет, черные башмаки, белая рубашка!
– Да, прекрасно. – Взгляд Гарри упал на первую строчку письма.
«Возлюбленный сын…» Закрыв глаза, Гарри застонал. По опыту он знал, что чем цветистее начало, тем меньше ему понравится продолжение.
– Позвольте помочь вам снять ботинки. – Дехаан стащил с ног Гарри поношенные башмаки. – А теперь брюки.
Гарри машинально повиновался. «Я сделала дело, за которое мне надо было взяться много лет назад. Я обручила тебя с чудесной молодой леди». – Держу пари, что тебе это удалось, – пробормотал он.
– Милорд? – Дехаан, держа в руках черные брюки, замялся.
– Давай их сюда. – Гарри нетерпеливо натянул брюки, не выпуская из рук письма.
«Ты с ней однажды встречался, она прелестна, скромна и послушна. – Значит, мать совсем не знает Джесси. – У нее есть состояние и все задатки хорошей жены. Это леди Джессика Макмиллиан».
– Ваша рубашка, милорд, если позволите. – Дехаан помог Гарри надеть рубашку на раненое плечо и исчез.
«Теперь ты можешь спросить, почему твоя мать сделала это без твоего согласия.
Потому что, мой дорогой мальчик, ты не проявляешь никакого интереса к брачным узам».
– Можно подумать, я породистая лошадь, от которой нужно получить потомство, – пробурчал Гарри.
Не обращая на него внимания, Дехаан расправил на нем рубашку.
«Годы идут, я старею. Я живу одиноко, годами не видя единственного близкого родственника. – Преувеличение, он никогда не уезжал больше чем на восемь месяцев. – И хочу заиметь внуков раньше, чем стану слишком старой, чтобы качать их на руках». Мать играла на чувстве вины.
Гарри позволил Дехаану повязать галстук, застегнуть жилет и булавку.
– Очень элегантно, милорд, – похвалил Дехаан. – Молодая леди отнесется к вам очень благосклонно.
Гарри холодно взглянул на камердинера, задумавшись, не участвует ли Дехаан в планах матери. Лучше об этом не знать. Гарри уже разрывался между гневом и веселым удивлением. Его матушка действовала с самонадеянностью уличного карманника!
«Поэтому я отправила тебя в гостиницу «Дикий шиповник», где ты встретишь леди Джессику и поухаживаешь за ней».
– Неосмотрительно, – объявил Гарри.
Дехаан, помогавший ему надеть башмаки, посмотрел на него как на умалишенного. Гарри читал последние, возмутительные, строки письма.
«Итак, дорогой мальчик, решайся на сватовство, поскольку я уже велела священнику объявить имена вступающих в брак и дала объявление в «Таймс». Как человеку чести, тебе не остается ничего другого, как жениться на леди Джесси 8 ноября, то есть через шесть недель. Покорись».
Гарри застыл. Покориться? Он этого не сделает.
Дехаан чистил щеткой безупречно черный сюртук.
– Позвольте помочь вам…
Выхватив у него из рук сюртук, Гарри бросился к двери.
Дехаан поспешил за ним:
– Милорд, не забудьте нож!
Гарри остановился на верхней ступеньке крыльца. Дрожа от нетерпения, он указал на столбик. Свистнув в воздухе, лезвие вонзилось в дерево в двух дюймах от его пальцев.
Лучше Дехаана с ножом никто не управлялся.
– Спасибо.
Вытащив нож, Гарри сунул его в рукав и пошел к гостинице.
Утренний свет ударил ему в лицо, но вдали, на горизонте, он увидел клубы тумана, который скоро окутает пейзаж. Во время любовной идиллии погода была чудесной, но она закончилась, а с ней и все шансы на роман.
Невзирая на требования матери, он не подчинится. Но… о черт, он горел желанием. Ночь в объятиях Джесси пробудила в нем интерес к жизни, полной страсти, смеха и радости. Гарри уже давно не замечал радостей жизни. Солнечный свет, цветы, щебет птиц – все это заслонил его суровый долг. Джесси открыла для него мир, который он считал для себя потерянным, ее безудержная радость осветила самые темные уголки его мрачной души.
Чувствуя себя влюбленным глупцом, он сорвал запоздалый цветок шиповника, такого же цвета как упругие соски Джесси, и вошел в гостиницу. Перед дверью столовой расправил манжеты, тронул галстучную булавку, приготовившись сделать предложение и признаться во всем.
Но, перешагнув порог, Гарри резко остановился.
Джесси сидела за тем же столиком на двоих, что и накануне утром. Как и вчера, перед ней стоял завтрак, а напротив сидел джентльмен. Но сегодня… сегодня она смотрела на него с изумлением и смущением.
Думая лишь о том, как возобновить свои притязания, Гарри шагнул вперед и навис над столом:
– Что это значит?
– О, мистер Уиндберри. – Джесси поднялась ему навстречу – восхитительная молодая женщина в фривольном платье, которое надела, чтобы порадовать возлюбленного. Его. – Я так рада вас видеть. Вы никогда не догадаетесь, кто это.
Конечно, не догадается. Мужчина несколькими годами моложе его, с красивым открытым лицом рубахи-парня, хорошо одетый, с обвисшими темными усами вокруг отвратительно улыбающегося рта нетерпеливо встал, всем своим видом выказывая уважение и радость при появлении Гарри.
– Понятия не имею, – с ледяной четкостью ответил Гарри.
Уронив на кресло салфетку, Джесси ослепительно улыбнулась:
– Вот мой третий поклонник. – Она протянула руку к отвратительному мошеннику: – Это лорд Гранвилл.
Глава 8
Вид у Гарри был самый комичный, как у приземлившегося на пятую точку конькобежца, но Джесси не испытывала ни малейшего желания смеяться.
