они с удовольствием на большее количество вещей и на человеческие лица в Божьем мире? Смотрят ли на них с удовольствием больше вещей и человеческих лиц? Конечно нет. Человеческие лица смотрят друг на друга грустно и недоверчиво. Вещи, кроме тех, которые состоят из хлопка и железа, не подчиняются человеку. на хозяине лежит теперь такое же проклятие, как и на его работнике.
32. Следует обратить внимание еще и на нечто другое, что часто приходится слышать современному человеку: общество «существует для защиты собственности». еще прибавляют, что и у бедного человека есть имущество, а именно его «работа» и тот шиллинг или те три шиллинга, которые он ежедневно на ней зарабатывает. Довольно верно, друзья мои, что «для защиты собственности», очень верно: если вы только желали вполне подтвердить восьмую заповедь, то все «права человека» были бы обеспечены. «Ты не должен красть, тебя не должны обкрадывать»: какое это было бы общество! Республика Платона и утопия Мора только бледные его изображения. Дай каждому человеку точную цену того, что он сделал и кем был; тогда никто не будет больше жаловаться и страдание будет удалено со света. Для защиты собственности, действительно только для этого!
Что же, собственно, твое имущество? Эти грамоты, этот денежный кошелек, который ты носишь в кармане? Это ли составляет твою ценную собственность? несчастный брат, ты беднейший, несостоятельный брат; у меня совсем нет одежды; кошелек мой тощ и легок, — и тем не менее у меня совсем другое богатство. Во мне есть чудное, живое дыхание, которое вдохнул в меня всемогущий Бог. Во мне есть чувства, мысли, Богом данная способность быть и действовать, и поэтому у меня есть права, например право на твою любовь, если я тебя люблю, на твое руководство, если я слушаюсь тебя: самые необыкновенные права, о которых еще иногда говорят с кафедры, хотя и в почти непонятной форме, которые простираются в бесконечность, в вечность!
Шиллинг в день, три шиллинга в день, тысячу шиллингов в день — это ты называешь моею собственностью? Я мало ценю ее; ничтожно все, что я могу на это приобрести. Как уже было сказано, что же в этом заключено? В рваных ли сапогах, или в легких рессорных экипажах, запряженных четверкой лошадей, — все равно человек одинаково доходит до конца путешествия.
Сократ ходил босиком или в деревянных туфлях, а тем не менее прибыл благополучно. Его не спросили ни о туфлях его, ни о доходе, а только о его работе. — Собственность, брат мой? Даже само тело мое и то принадлежит мне лишь на время жизни. А мой тощий кошелек, это «нечто» и это «ничего», был рабом у карманных воров, ростовщиков и маклеров: он принадлежал им, он мой, а теперь твой, если ты захочешь украсть его. но душа, которую Бог в меня вдохнул, — мое я и его силы принадлежат мне, и я не позволю их украсть. Я называю их моими, а не твоими; я хочу сохранить их и действовать с их помощью, насколько возможно: Бог их дал мне, и черт их у меня не отнимет. О друзья мои! Общество существует для очень многих целей, которые не так легко перечислить.
Верно то, что общество ни в какое время не препятствовало человеку стать тем, чем он может стать. Черный как смоль негр может стать Туссеном-Лувертюром, убийцей, трехпалым человеком, что бы ни говорила об этом желтая Западная Индия. Шотландский поэт, «гордящийся своим именем и своею страной», может ревностно обратиться к «господам календонской охоты» или стать измерителем пивных бочек или же трагичным, бессмертным певцом с разбитым сердцем; смягченное эхо его мелодии слышно в течение многих столетий и звучит в святом «Miserere», которое во все века и из всех стран подымалось к небу. Ты, несомненно, не помешаешь мне стать тем, чем я могу стать. Даже по поводу того, чем я мог бы стать, я предъявляю тебе удивительные требования, — кажется, неудобно теперь сводить счеты. Защита собственности? Какие приемы усвоило бедное общество, которое хочет еще оправдать свое существование в такое время, когда только денежные дела связывают людей? Мы вообще не советуем обществу говорить о том, для чего оно существует, а употребить все усилия на то, чтобы существовать, стараться удержаться в жизни. Это самое лучшее, что оно может сделать. оно может положиться на то, что, если бы оно только существовало для защиты собственности, оно тотчас потеряло бы способность к этому.
33. Первый плод богатства, особенно для человека, рожденного в богатстве, — это внушить ему веру в него и при этом скрыть от него, что есть еще и другая вера. Таким образом, он воспитывается в жалкой видимости того, что называется честью и приличием.
34. Я тоже знаю Маммону, английские банки, кредитные системы, возможность международного труда и сообщения и нахожу их достойными сочувствия и удивления. Маммона, как огонь, — самый полезный из всех слуг, но и самый ужасный из всех повелителей. Клиффорды, Фиц-Адельмы и борцы рыцарства «желали одержать победу» — это не подлежит сомнению. Но победа, — если она не достигалась в известном духе, — не была победой, и поражение, перенесенное в известном духе, в сущности, было победой. Я повторяю, если бы они только считали скальпы, то остались бы дикарями, и не могло бы никогда быть речи о рыцарстве или о продолжительной победе.
А разве нельзя найти благородства мысли в промышленных борцах и вождях? Разве для них одних, среди людей, никогда не будет никакого другого блаженства, кроме наполненных касс? Видеть вокруг себя красоту, порядок, благодарности, преданные человеческие сердца и не усматривать в этом никакого значения; неужели лучше видеть в обществе искалеченность, возмущение, ненависть и отчаяние от полмиллиона гиней? Разве проклятие ада и полмиллиона кусочков металла могут заменить благословение Божье? разве нет никакой пользы в разрастании благодати Божьей, и она только в денежной наживе?
Если это так, то я предвещаю, что фабрикант и миллионер должен быть готов к тому, чтобы исчезнуть; что и он не рожден быть одним из властелинов сего мира; что и его нужно каким-нибудь способом низвергнуть, связать и поставить наряду с прирожденными рабами сего мира! Нам не нужны дикари, которые не могут постепенно превращаться в благородных рыцарей. Наша благородная планета не хочет ничего знать о них и в конце концов не терпит их более!
Неутомимое в своем милосердии небо ниспосылает в этот мир еще другие души, для которых, равно как и для их предшественников в древнеримские, древнееврейские и в иные благородные времена, всесильная
