с ее вздохами или стонами, или криками. А сам не мог…и не потому, что не был уверен в своих чувствах. Нет. Я просто чувствовал что-то другое. И оно имело много общего с любовью, но мне казалось кощунством называть эти невыносимо острые эмоции просто любовью. Я ею жил. Я ею воскрес. Я произносил ее имя, как молитву. Я благодарил ее за каждую секунду подаренного мне счастья. И я с нею летал…Возможно это и есть любовь, а может это нечто только наше.
(с) Бумажные крылья. Ульяна Соболева
Мне нужен ее рот. Мне нужно глубоко в него занырнуть. Б*яяяядь, какой же он горячий, сладкий, невыносимо вкусный. Я обещал… и хрен с ним. Плевать. Я обещал, и я же забираю свои обещания обратно. Целую долго, адски долго, бешено, сжираю, давлю, кусаю. Мне хочется ее выпить, искусать, мне хочется проглотить ее воздух, и чтобы она дышала только мной.
Никогда раньше и ни с кем такого не было. Баб сотни, если не тысячи, разномастные, разнокалиберные, а целовал единицы, но ни с одной вот так. Ни с одной лезвием по венам не было, ни с одной не хотелось дышать ее дыханием.
— Хочу тебя…, - выдыхаю ей в рот и чувствую, как замирает ее тело, как оно дергается и застывает в моих руках.
— Молчи! — шепчет и отрывает губы от моих, но я снова жмусь ртом к ее рту.
— Молчу! — рычу ей в губы и ласкаю их языком. Я беру то, что она дает. Хотя бы пока это, хотя бы поцелуй, но меня от него ведет так, словно я только что оголил член и провел по нему электрическими проводами. Я ее целую. А у меня яйца сводит. Мне, сука, физически больно.
— Обещал…обещал не трогать.
— Обещал…, - вторю ей и бьюсь языком о ее язык, упираясь обеими руками в ствол дерева. Я ее не трогаю…а она меня да. Он впилась в мой затылок, в мои волосы. То ли отталкивает, то ли притягивает. — и не трогаю. Ты сама меня целуешь.
— Нет!
— Даааа! Твой язык был у меня во рту! И я это не придумал!
Меня распирает. Я, б*ядь, горд тем, что она меня целовала. Я так не радовался, когда мне впервые отсосали. Как этому поцелую. С щенячьим восторгом.
«Димон! Сука! Тормози! Ты чего? Объект! Клиентка! Тебя куда несет?»
Слышу собственный голос в голове и болезненно морщусь, потому что хочу, чтобы он заткнулся.
— Так что ты сама отменила мои обещания…Осень. Понравилось меня целовать?
Она очаровательно краснеет и прикрывает глаза тоненькими веками с длинными ненакрашенными светлыми ресницами. У меня внутри что-то разливается. Что-то тягучее…похожее на патоку. Не выдерживаю и касаюсь губами ее ресниц. От удивления глаза распахиваются.
— Почему не красишься?
— Папа не разрешает.
Отвечает вполне серьезно и смотрит мне в глаза. Немного не понимаю…что значит не разрешает? Что за х*йня? Разве не ее родители меня наняли?
— Мы живем в двадцать первом веке!
— Папа живет в своем веке. И то, что мы здесь стоим…ему бы это не понравилось. У тебя могут быть проблемы.
— Думаешь, меня остановит чей-то грозный папа?
— От таких, как ты, надо держаться подальше!
— От каких таких?
— От таких…опасных. У тебя куча девчонок, и каждая была бы рада твоему вниманию? Почему я? Зачем? Самоутвердиться? Так я плохой кандидат… и…
— Тшшшш…я не хочу слушать весь этот бред!
Прикладываю палец к ее губам.
— Ответь… — говорит мне в палец, и его обжигает ее дыханием.
— Ты…потому что понравилась. Увидел тебя, и меня просто накрыло.
— Это…это ведь ложь!
— Почему ложь?
Не верит, смотрит на меня своими широко распахнутыми глазами, и я в них не просто тону, меня утягивает на самое дно, я просто уже пришпилен ржавыми гвоздями на дне неба.
— Я…не такая, как все!
— И я не такой, как все.
Парирую и обвожу пальцем ее рот. Рисую его. Он очень красивый и мягкий, и мне снова хочется ее целовать. Не отказываю себе. Целую. Быстро, коротко, прерываясь и снова впиваясь в ее губы.
— Я…физически не такая.
— И что? — снова приникая к губам и отрываясь, чтобы ответить, — Разве не видно, что мне насрать?
— Видно… — покорно отвечает и подставляет губы. А я беру. Жадно, ненасытно, убийственно дико.
— Мне надо домой…пока мама не заметила.
— Тебе разве не девятнадцать?
— Девятнадцать…но у меня все по-другому дома.
— Как по-другому?
— Тебе не понять.
— А ты расскажи…
Убираю волосы с ее лица. Мне нравится их касаться. Они очень нежные, мягкие, шелковистые. Они стали моим фетишем.
— Мой дед был старовером…отец не так глубоко, но. Моя семья верующая. У нас все сложно.
— Церковь по воскресеньям?
— И не только….
— Серьезно?
Спрашиваю и чувствую, как где-то начинает ковырять червячок. Потому что понять не могу…если все так, как она говорит, то кто сделал заказ?
«Димон, тебе не по хер? Кто сделал, тот и заказывает музыку»…
Пытаюсь гнать мысли прочь. Мне реально насрать. Должно быть насрать. То, что меня вставило от девчонки, это лишь приятный бонус к заказу. И ничего более.
— Серьезно. У нас строгие правила дома. И…вот так быть не должно. Я с тобой. Это неправильно. У нас могут быть проблемы.
— Я всего лишь целовал тебя. Какие, на хер, проблемы?
И меня пробивает током по всему телу. Осень ни с кем до этого не целовалась! От осознания ведет, сладко сжимается сердце. Б*яяяядь. В наше время такое возможно?
— Ты раньше не целовалась?
Хочу подтверждения. Хочу точно знать и ох*еть окончательно.
— Нет…это мой первый поцелуй. Ты… с тобой.
Стесняется, снова опускает ресницы, а меня прет, как придурошного. Буквально шатает от радости. Если не целовал никто, значит и не трогал, и не раздевал, и пальцы в нее не совал, и… соски ее не лизал. Б*яяядь. Меня сотрясает. Я, кажется, сейчас кончу только от одной мысли, что везде буду первым.
— И как? Тебе понравилось?
Кивает и все же выскальзывает из-под моих рук.
— Домой надо. Отвези меня, пожалуйста.
Да, на сегодня, наверное, достаточно.
— Завтра?
— Нет… не надо.
— Не хочешь меня видеть?
— Хочу.
Отвечает честно, и от грусти в ее голосе у меня сковыривает сердце, как подсохшую рану.
— Тогда кто ты такая, чтобы себе запрещать.
— Если мама и папа узнают…
— А если не узнают? Я заберу тебя, как и сегодня…
— Нет, пожалуйста, не проси меня. Все может очень плохо закончиться. Ты многого не знаешь.
— Так расскажи мне!
— Я хочу домой. Пожалуйста! Уже поздно…темно!
Черт! И правда,
