Касаюсь колкой щеки. Облизываю. Чувствую привкус одеколона и горечь. Целую уголки губ. Скользя, захватываю губы полностью.
Рукой обхватываю шею Громова, второй дотрагиваюсь до волос, прижимая мужчину к себе еще крепче. Архисложно, но я перебарываю себя и шепчу:
— Артём, моя одежда начинает остывать, мне становится холодно. Сними ее… Согрей меня…
— Не вопрос.
Трепетный воздыхатель из Громова все равно что из меня головорез.
Мужчина хватается за края блузы и одним рывком раздирает вещь к чертовой матери. Крохотные пуговицы разлетаются на диван, падают на пол. Громов кладет ладонь на мою грудь. Прощупывает. Сдавливает.
Я извиваюсь от сильных прикосновений, но не ощущаю взаимной отдачи.
Поглаживаю широкую спину Артёма, борюсь со своими чувствами. Так хочется броситься в омут с головой и довериться. Забыть обо всем и просто любить.
— Помнишь, как ты брал меня тогда, в нашу первую и единственную ночь, Громов? Повтори. Сделай это со мной еще раз.
Я задыхаюсь от сильного напора мужских рук по телу. С Громовым по-другому не получается. Его ласки всегда жесткие. До дрожи и огня в груди. До изнеможения после. До следов на коже, словно черных меток безжалостного убийцы. Такие мужчины редкость. Они никогда не забываются. Шрамом отпечатываются на сердце.
Запрокидываю голову, подставляя шею для горячих поцелуев. Жгучих, царапающих. Напрягаю бедра и живот.
Артём прекращает близость, когда слышит стук в дверь кабинета.
— Гром…
Ну и сыч же ты, Замут. Вот будто назло приперся.
— Нельзя! — рявкает Громов.
— Там пограничники рыпаются. Задерживают поставку камней. Надо бы разобраться… — докладывает через закрытую дверь.
Артём с раздражением выдыхает. Одаривает меня взглядом и отстраняется.
— Сука… — и бросает взгляд на меня, — не ты, Фортуна, это я к слову. — Со спинки дивана хватает свернутый в рулон плед, кидает мне на колени. — Прикройся. Если твоя нога не перестанет болеть, к вечеру вызову врача. Ваша с дочерью комната здесь же, в конце коридора. — И он выходит из кабинета.
Я накидываю плед, выжидаю ровно минуту и осторожно крадусь к двери. Хромаю босыми ногами по мраморному полу. Больше усилий требуется, чтобы спуститься по лестнице. Я вижу Касыма и еще троих незнакомцев. Без Громова чувствую себя не так уверенно. Цепляюсь рукой за перила.
— Где моя дочь?
— Спит в игровой.
Какой еще игровой? В этом доме заблудиться можно. Столько комнат и все одинаковые. Стискиваю зубы и, терпя боль, перешагиваю последнюю ступень.
— Вероника Сергеевна, у вас вывих? Я могу помочь.
Касым более галантен и воспитан по сравнению с остальными мужчинами. Чисто на ментальном уровне и в манере подачи себя. Эдакий хитрый змей. Он очень похож на якутов внешне, но верен Громову.
— Как же?
— Я кое-что знаю из древней восточной медицины. Не бойтесь.
С опаской поглядываю, как Касым, улыбаясь, подходит ближе, протягивает мне руку.
— Сама доберусь, прости, не нужно.
И Касым тактично кивает. А можно ли мне вообще общаться с людьми из группировки Артёма?
Усаживаюсь в кресло. Касым пододвигает низкий журнальный столик, чтобы я смогла уложить сверху ногу, отходит к шкафу и, распахнув, достает аптечку.
— Ты доктор? Всех здесь лечишь?
— Нет, но для вас сделаю исключение. Успокойтесь, Вероника, доверьтесь.
Наблюдаю, как Касым поправляет мне штанину. Медленно обхватывает сразу двумя ладонями место травмы, а потом резко вправляет вывих.
— Ай!
— Тише, тише. Попробуйте сейчас пошевелить. Лучше?
— Гораздо… спасибо…
— Я наложу специальную мазь, которую изготовлю только для вас и тугую повязку. Скоро все окончательно пройдет.
Мужчина действует мастерски. Словно всю жизнь только этим и занимался. Касым кажется мне проблеском света в темном царствие Громова.
Дергаюсь, сильнее кутаюсь в плед. Быть наедине с наемниками не лучшая идея. А морально так вообще кара. Смотрят на меня, как голодные псы на кусок мяса. Морды суровые. Один Касым держится культурно.
— Где игровая?
— Следующая дверь после столовой, идемте, я покажу.
Касым опять подает мне руку.
— Спасибо, но я сама.
Мужчина опускает голову и нехотя прячет свою руку за спину. Опираюсь на диван, встаю. Наступать действительно легче, теперь я могу двигаться намного быстрее. Пока иду, несколько раз оборачиваюсь. Мужчины недвижимо стоят на своих местах, провожают меня взглядом. Я сворачиваю за угол и толкаю нужную дверь. Замираю.
Комната буквально забита стеллажами с игрушками. Здесь есть удобная мебель, большой телевизор и компьютер. Аришка свернулась клубочком на диване. Моя маленькая девочка. Никому не позволю обидеть. С досадой вздыхаю, когда не нахожу и маленькой щеколды, чтобы запереться изнутри.
Крадусь к дивану, усаживаюсь на краю. Я буду рядом с дочерью, охранять ее сон, пока не вернется Громов.
Промокшие от дождя брюки с трусами комфорта не добавляют. Я так и не переоделась. Теперь же внимательно прислушиваюсь к каждому шороху по ту сторону дверцы. Надо стянуть с себя вещи и успеть закутаться обратно быстрее ракеты, запущенной на Марс или куда-то еще.
Осторожно поднимаюсь на ноги, зубами закусываю края пледа, расстегиваю ширинку на брюках. Снимаю. Разворачиваю плед и избавляюсь от испорченной блузы. На цыпочках подхожу к креслу, укладываю одежду и…
— Вы голодны?
За секунду, пока была произнесена фраза, я мысленно прожила всю свою жизнь заново.
— Нет, Касым.
Хорошо, что он не посмел открыть дверь. Не то чтобы я стеснялась, просто щеголять почти голой перед головорезом без хозяина дома — затея плохая. Тут себя-то порой не поймешь и не укротишь тараканов в голове, а что говорить о преступниках? Изнасилуют, придушат и прикопают за оградкой. А потом скажут, что так и было.
— Гром распорядился накормить вас, я не могу нарушить приказ.
— Стой, входить нельзя. Артём скоро вернется?
Задерживаю Касыма на стадии проворачивания ручки и крохотного зазора между створкой и косяком. Торопливо кутаюсь в плед, как Юлий Цезарь в тогу.
— Как только решит вопросы. Вероника Сергеевна, я настаиваю, идемте в столовую.
Касым настаивает бархатным голосом. Приторно-лукавым. Как у серых кардиналов. И вопреки моей просьбе все же распахивает дверь и застывает в проеме.
Конечно, он же не предполагал, что я рассекаю по игровой в одном лишь в пледе, едва прикрывавшим коленки. На мне тогда были брюки, а плед полностью накрывал плечи и шею. Азиат делает еще шаг, а я вынуждена отступить. Дочка проснулась и вошкается.
Касым не унимается:
— Вероника, вы слабая нежная женщина. Берегите свое здоровье и наследницы Грома. Поешьте.
Удерживаю на себе плед, пячусь к дивану. Глаз не свожу с хитрого лица Касыма. Он медленно приближается, нарушает границы моего личного пространства.
— Значит, они не голодные! — раздается третий голос.
Гром среди ясного неба. До мурашек по всему
