У меня зато практика лучше всех! Я себя покажу, как работать стану… — он посмотрел на сестру. — Хлеба будет — во! Каждый день досыта можно наедаться.
От меня не укрылось, что узкая Барина рука сжала плечо брата, так что малый от неожиданности даже охнул.
— И чего городишь! — с укоризной произнесла сестра, натянуто улыбнувшись лейтенанту. Погорелов почему-то вдруг опустил ресницы. — Хлеба тебе мало? Полная скрыня!
У парнишки удивленно заметались глазки.
— Где? — он подбежал к сундуку, открыл крышку.
— Не обращайте на него внимания. Неслух. Учится неважно, — скороговоркой произнесла Варя, хрустнув скрещенными пальчиками. — Вот мне учиться легче. Даже сама удивляюсь. Все очень просто. Я с мамой тренировалась по-английски. Она два языка знала. А вы каким-нибудь владеете? — обратилась она к Юрию Погорелову с застенчивым лукавством. При этом ее худое личико сделалось удивительно симпатичным, а синие глаза замерцали открыто и доверчиво.
— Нет. Я не владею, — смутился Юрий. — Значит, жить вам… трудновато.
— Да нет, что вы, — перебила Варя, мучительно покраснев и словно не расслышав его вопроса. — А вам стыдно не знать иностранного языка. Вы же офицер и должны быть всесторонне образованным человеком.
Юрка-маленький сказал:
— Мы даже пенсии за отца не получаем.
— То есть как не получаете? Почему?
— Н-не знаю, — как-то сразу померкла Варя. — Мы… все ждем. Ведь многие возвращаются. А мне все кажется, если пойдем хлопотать о пенсии в собес… так папа уж никогда не вернется.
— На что же вы живете? — спросил Погорелов.
— Как на что? — со страхом переспросила Варя. Она отодвинулась в тень, подальше от лампы, как бы желая скрыть растерянное, побледневшее лицо. — Мы в колхозе картошку убирали, пришлось на трудодни. Из нее тоже печем лепешки. Правда, вкусные. Жаль, что нет испеченных. — Лейтенант неловко вытащил из кармана бумажник, в котором хранились наши общие деньги. — Да что вы, в самом деле, как вам не стыдно? — вспыхнула Варя, беспомощно отводя глаза и покраснев до слез. — Не смейте!
Неожиданно на лестнице послышались торопливые шаги. Дверь отворилась, и в комнату вскочила запыхавшаяся и радостная Фаина. На плечи ее был накинут пуховый платок, в руке она держала стаканчик, обернутый газетой.
— Ух, как у вас жарко, а у нас холодище! Чем это вы топите?
Варя не шевельнулась, только из темноты напряженно блеснули ее глаза.
— А я думала, вы на станцию пошли, — щебетала тетушка, уставившись на Погорелова. — Потом вижу из окна — повернули к Вареньке! Дай, думаю, вареньица моей соседке снесу, пусть чаем угостит офицеров. — Она поставила на стол стаканчик. — Каковы женихи-то, Варенька. Молодцы, просто загляденье, с погонами, а?
— Варенье, — буркнул Юрка, — с нашего же сада. Если ж я пойду за яблоками, кричит: зеле-еные еще, не обрывай!
— А мы ведь с Варенькой друзья, — не унималась тетушка, пропустив мимо ушей Юркину реплику. Она хотела было присесть рядом с неподвижной, точно изваяние, девушкой, но передумала и лишь похлопала ее по руке. — Она у нас умница! Ох, какая умница. Очень, очень славная. И учится хорошо. А Юрка — драчун, но тоже славный. — Тетушка вдруг оглянулась по сторонам. — Куда же вы, милочка, гостей сажать будете? Что же вы ко мне ни разу не забежали? Уж я бы вам уделила парочку стульев. Сейчас и пригодились бы. — Тетушка мазнула пальцем по печурке. — Сажа! Фи! У меня же мел есть. Вы отлично знаете, что я вам всегда, всегда готова по-соседски помочь. Странная вы какая-то, ей-богу. Вот расхворались. Зелененькая вся, а за кальцексом зайти ленитесь. Нехорошо, нехорошо с этих пор забывать себя. Вот и с пенсией… Давно бы надо эту пенсию получить!
— Уйдите, Фаина Марципановна, — едва слышно прошептала Варя.
— Ну вот! Вот видите! Благодарность… ох, — вздрогнула тетушка, глянув на часы, — у меня ведь чай сбежит.
И, словно ошпаренная, бросилась вон.
— Ну-ка, постойте! Один момент! Который там час на моих часах?!
Кажется, я произнес это слишком громко. Тетушка на мгновение удивленно застыла на пороге, и я уже сам, вытолкнув ее легонько, вышел с ней на лестничную площадку.
На совином лице Фаины одновременно отразилась целая гамма чувств: растерянность, фальшивое возмущение и неподдельный страх. Со всей возможной в тот момент выдержкой я сам помог ей снять часы, оставившие на пухлом запястье розоватый след.
— И не вздумайте, — тихо сказал я тетушке, — выселять ребят из квартиры. Вы знаете, где погиб их отец! Он не ссылался на подагру, как ваш Федя. Варя с Юркой скоро переберутся в свою комнату! И дрова у них будут. Об этом мы позаботимся. Иначе мы заявим о ваших проделках в военкомат. А там с вами будет разговор короткий!
— Сережа! Вы меня оскорбляете!.. Я этого не заслуживаю, нет!
Я не стал дожидаться, пока она выскажется, и ушел, закрыв за собою дверь.
Еще через минуту часы лежали на столике перед Варей, тускло переливаясь в свете керосиновой лампы.
— Это вам… с братом, — сказал я. — Этого хватит на полгода: выкупать паек, на одежду, А насчет пенсии мы устроим.
— Я думаю… я думаю, что, может быть, не надо спешить с пенсией, — запинаясь, пробормотал Погорелов, открыв наконец бумажник и робко выкладывая на стол его содержимое. Он побагровел. — Может быть, ваш отец, Варя, и в самом деле того… Тут вот у меня маловато, но мы… я и впредь могу присылать… для Юрки! Только пусть он хорошо учится! Братишка у меня точь-в-точь такой был. Когда эвакуировался в поезде с дедом, попал под бомбежку. Нет, правда… Мне заботиться не о ком. Так что вполне… Ну, что ж тут такого?!
Кажется, впервые за всю нашу поездку Погорелов разразился такой длинной речью. Запнувшись, он поднял на Варю глаза, потом кинул на меня отчаянный взгляд, требуя поддержки.
— Да, — солгал я, — у него действительно был братишка, и тоже, кажется, звали Юркой.
— Ну, конечно, — поспешно произнес лейтенант, — не Федькой же.
Варя, глядевшая на лейтенанта во все глаза, словно только сейчас поняла, что происходит. Она вдруг уронила голову, зарылась лицом в ладони, хрупкие плечи ее мелко-мелко затряслись. Юрка-маленький прижался к сестре и с любопытством смотрел на Юрия-большого. Лейтенант сочувственно подался вперед и сделал судорожное движение горлом, точно сглотнул застрявший комок. Его грубоватое широкое лицо было жалким и взволнованным.
— И чего ты на меня уставился? — хмуро спросил Погорелое мальчика. — Озорник ты. Сестру вот не слушаешься, на теоретические предметы чихаешь.
— Я не буду больше, — буркнул Юрка. — Я работать лучше буду. Не нужны нам часы.
— Много ты наработаешь неучем! Поссориться со мной хочешь? Мы же с тобой тезки… вроде родственники.
Варя подняла голову
