class="v">В этот счастливый день впервые увидели очи
Смертных, как нимфы свои нагие тела выставляли,
Из белеющих волн воздымаясь по самые груди.
Тут, говорят, и Пелей воспылал любовью к Фетиде,
20 Тут и Фетида сама людским не побрезгала браком,
Тут порешил и отец сочетать Пелея с Фетидой.[271]
О, порожденные вы в такое блаженное время.
Вам мой, герои, привет, отродье богов, о потомки
23b От матерей благородных, привет вам снова…[272]
Часто вас песнью моей, призывать я часто вас стану,
25 Да и тебя высоко озаренного факелом брачным,
Ты оплот Фессалии, Пелей, кому сам Юпитер,[273]
Сам родитель богов любовью своей поступился.[274]
Избран не ты ли Фетидой прекраснейшею Нереидой?
Не тебе ль свою внучку увезть разрешила Тефиса[275]
30 И Океан, что объемлет всю землю морскою волною?
Как окончился срок и желанные дни наступили,
То собирается в дом столпившася вся Фессалия,
И наполняется весь дворец веселящимся людом,
Все приносят дары, выражая веселье на лицах.
Весь опустел Киерон,[276] Фтиотийские брошены Темпы
И Краннона дома и высокие стены Лариссы[277]
Все поспешают в Фарсал и к фарсальскому дому стремятся.[278]
Поле не пашет никто, у волов размягчаются шеи,[279]
Низких не чистят уже виноградников грабли кривые,
40 Плугом понуристым вол не ворочает более глыбу,
Не убавляет серпом обрезальщик на дереве тени,
Ржавчиной тусклой плуги покрываться забытые стали.
А в жилище самом повсюду, куда распростерся
Царский дворец, все блестит серебром и золотом ярким,
45 Троны из кости слоновой, столы бокалами блещут,
Весь чертог выставляет богатую царскую утварь.
Но в середине дворца богинино брачное ложе,
Зубом индийским блестя, стоит и его покрывает
Полог пурпурный, окрашенный раковин розовым соком.
50 Этот покров, испещренный рисунками древнего люда,
Изображаете с великим искусством деянья героев.
Ибо там с берега Дии, звучащего громким прибоем,
Смотрит Тезею вослед, на судах уходящему быстрых,
Ариадна, в душе неудержные страсти питая,
И не верит себе, что действительно видит, что видит,
Так как, только проснувшись от сна и обманных видений,
Видит бедняжка себя на пустынном песке позабытой.
А беспамятный юноша в бегстве бьет веслами волны,
И обещанья пустые он буйному ветру бросает.
А из травы вдалеке Миноида тоскующим взором
Смотрит вослед, как вакхический образ из камня, Эвоэ![280]
Смотрит она и забот предается великим волненьям,
На голове белокурой уж нет и прекрасной повязки,
Не прикрывает уже одежда ей легкая шеи,
Не сожимает грудей ей пышных и пояс плетеный,
Все, что с тела у ней со всего по частям соскользнуло,
Орошают у ног ее тут же соленые волны,
Но позабыв и повязки уже и летучей одежды
Положенье, всем сердцем своим, Тезей, за тобою
70 Всею душою, всею мыслью она, потерявшись, стремится.
О бедняжка! которую Эрицина в ту пору[281]
Истомила рыданьем, колючих забот ей посеяв
В грудь, в то самое время, когда Тезей беспощадный,
От берегов удалившись уже искривленных Пирея,
75 До гортинских жилищ[282] царя нечестивца добрался.
Ибо, как говорят, удрученный жестокой чумою
Некогда, чтоб искупить Андрогея убийство, был должен[283]
Юношей самых отборных и с ними девиц наилучших
Кекропса город обычно на пищу сдавать Минотавру.[284]
80 Как притесняемый город такою бедой удручен был,
То из-за милых Афин Тезей пожелал свое тело
Кинуть на жертву скорей, чем, чтобы подобные трупы,
Хоть и не трупы еще, из Афин отправлялися к Криту.
Легкий направив корабль на веслах и с ветром попутным,
85 Прибыл к Миносу он пышному и к горделивым жилищам.
Как увидала его дочь царская алчущим взором,
Та, что дотоле росла посреди благовоний отрадных
Чистой постели своей в объятиях матери нежной,
Как у Эврота растут над самым течением мирты[285]
90 Иль как дыханье весны выводит различные краски,
То не раньше с него свела воспылавшие очи,
Как когда всем телом она огонь воспряла
И до мозга костей потаенного вся возгорелась.
О, жестокий душой, бог мальчик, ты в ярость вводящий
95 Жалких, и к горю людей прибавляющий радости тоже,
Также и ты, чей Голгос, чей Идалий, лесом покрытый,[286]
Что за волненьем наполнили душу вы пылкую девы,
Часто вздыхающей ныне при мысли о русом пришельце.
Сколько вынесла страху она в томящемся сердце!
100 Часто бывала она и золота даже бледнее,
Как с чудовищем грозным желая вступить в состязанье,
Или смерти Тезей добивался, иль славы в награду!
Но не напрасно она, не бесплодно богам обещала
Молча дары, хоть уста при обетах хранили молчанье,
105 Ибо, как дуб, что махал ветвями на самой вершине
Тавра, или сосну, что в коре потливой и в шишках,[287]
Вихрь беспощадный дохнув, со всем их стволом вырывает,
А они далеко с исторгнутым падают корнем,
И широко на пути низвергаяся все раздробляют,
110 Так и Тезей, побежденное тело чудовища ринул
И напрасно оно бодает рогами на ветер.
Цел повернул он стопы оттуда с великою славой,
Путь блудящий управивши тонкою ниткой, чтоб сбиться,
Из лабиринта идя, не мог он по разным извивам
115 Храмины, где разобрать без того ничего невозможно.
Но зачем, уклонясь от начала песни, я стану
Далее припоминать, как с глаз у отца убежала
Дочь, как объятья сестры и матери даже покинув,
Хоть бедняжка свою погибшую дочь так любила,
120 Та отдала это все за сладкое чувство к Тезею;
Иль, как корабль ее нес к опененному берегу Дии,[288]
Иль, как ее, погруженную в сон, смеживший ей очи,
Непостоянный душой покинул супруг уходящий?
Часто она, говорят, раздражаясь пылающим сердцем,
125 Из глубины своей груди пронзительный вопль испускала,
После всходила она в
