горячую, и во все его кости и во все составы: в 70 составов, полусоставов и подсоставов. И все его жилы: в 70 жил, полужил и поджилков, чтобы он тосковал, горевал, плакал бы и рыдал по всяк день, по всяк час, по всякое время, нигде б пробыть не мог, как рыба без воды. Кидался бы, бросался бы из окошка в окошко, из дверей в двери, из ворот в ворота, на все пути и дороги, и перепутья с трепетом, тружением, с плачем и рыданием, зело спешно шел бы и бежал, и пробыть без нее ни единый минуты не мог…»
Даже злых и вредных домовых, слишком уж досаждавших хозяевам, знахари и ведуны брались усмирять: в день Трех Святителей, 30 января, резали в полночь черного петуха, выпускали его кровь на голик и выметали этим голиком все углы в домах и дворах, где бесчинствовал распоясывавшийся.
И накануне свадеб знахарей, а то и колдунов непременно приглашали в дома, где они игрались: чтобы те осмотрели все углы, притолоки и пороги, не прячутся ли где злые духи, и прочли над ними заговоры-заклинания. Потом знахари и колдуны поили молодых наговорной водой, дули на скатерть, обметали голиком потолки, оскабливали вереи, клали ключ под порог, выгоняли со двора черных собак, осматривали метла, окуривали бани, сбрызгивали наговорной водой кушанья, вязали спальные снопы, подкладываемые в постель новобрачных под перины, ездили в лес за бузиною и вручали свату ветку девятистручкового стручка. Эта ветка считалась сверхмагической — все отгоняла, поправляла и сохраняла.
Со свадьбами, вообще, было связано больше всего поверий, правил и обрядов. И хотя в разных местах они тоже имели какие-то свои отличия и особенности, основа все-таки везде оставалась единой на протяжении не менее, наверное, тысячелетия. Причем действо это всегда продолжалось несколько дней, обрядов исполнялось чуть ли не сотни, и потому тут мы покажем всего лишь один, но из самых важнейших.
Передовщину позвали справить свадьбу. Нет, нет, не свахой, на то были свои соловьи разливанные — любой лежалый товар могли сбыть, ровно золото. Да и называлось это — сладить свадебку, а ее пригласили справить: проследить, помочь, чтобы все шло как надо, чтобы, не дай Бог, не допустить где какой огрешки — ведь как на свадьбе все заладится, так, значит, во всю жизнь и будет, — в это верили свято. Справщиками очень дорожили, особенно когда в доме невеста шла перваком да сильно молодая и не больно певкая. Ведь сколько ей обрядов-то надо было пройти, сколько причетов и песен перепеть — на каждый шаг свой. И не только у нее — у подружек песен еще больше: перед просватаньем, на посидках, при зарученье, на девичнике при прощании с косой и волей, утром в день свадьбы, на проводах к венцу, при встрече от венца, при входе молодых в дом, на пиру — там всем свои величанья, после пира, молодоженам, корильные… Редко-редко какая девка даже половину-то знала из того, что нужно. А передовщица — все.
Девка была средненькая и росту среднего, круглолица, нос вздернутый. Звали Катей. И уж больно тиха, говорила тихо-тихо. Решила, что такая сама ничего не сможет, придется все время быть передовщицей-подголошницей — все зачинать, а она бы только подпевала. И подружек, ладно помогающих, надо отобрать. Удивлялась, и какой видный парень-то ее брал. Но голос у Кати оказался неплохой — чистый, звучный. С другими пела хорошо, а одна, когда пробовала причеты, — робела. Очень за нее боялась.
Назначили просватанье. Стали резать скотину. Наказали привезти из города доброго вина красного да конфет, пряников и других сладостей, остальное было свое.
Катя, мать, сестры и подружки с утра до ночи кто с иглой, кто у корыта, кто у печи, кто с соленьями да вареньями, а кто и во дворе калит большие камни и раскаленными бухает их в огромные бочки — варит густое, темное, хмельное пиво. И хотя двадцативедерные бочки накрыты тяжелыми дубовыми крышками, из-под них валит сероватый пар, и сильный горьковато-сдобный запах шипящего варева растекается по открытому двору и дальше по деревне, и все, кто оказывается поблизости, с удовольствием принюхиваются, оживляются, улыбаются и скоро уже кажется, что вся деревня наполняется такой же суетой, как дом невесты, таким же радостным предощущением большого-большого праздника. Вроде бы даже и сама земля его ждет — притихшая, светлая, вся в сухом тепле. Октябрь, а будто новое бабье лето.
Передовщица все время рядом с Катей и ближайшими ее подругами — наставляет:
— Значит, при просватанье, мои ясные, заводим «С устья березового». Тут на посидках — «Весла в поле» или «По сенечкам батюшковым». При проводах жениха с зарученья — «Уж вы, соколы, соколы»…
И вот уже зазвенели, захлебнулись радостью колокольцы, шаркуны и бубенцы, во множестве подвязанные к дугам тарантасов и телег, оплетенным яркими лентами. Будто все вокруг зазвенело, и звон этот покатился в поля, делаясь все глуше, глуше, пока не исчез вовсе, но в деревне все ждали, напрягали слух и час, и два и, наконец, опять услышали — катится обратно, катится волной веселый заливистый звон, срывая людей с мест и притягивая их к дому невесты.
Многодневное действо русской свадьбы началось, а передовщица все боялась за Катю. Две недели ее готовила, а боялась: та уже робела меньше, но как все при большом народе-то получится?
Прошли малые смотрины, когда родители невесты встречали жениха, его отца, свата и других честных гостей у своего крыльца, с почетом заводили их в дом, где под образами уже горели свечи, усаживали по старшинству за стол… Отец невесты со сватом били по рукам через подол праздничной суконной сибирки свата, а мать жениха их разнимала.
Теперь Катя считалась окончательно просватанной, и ее голову и плечи накрывали большим синим платком-фатой, и она уже не имела права ходить в церковь, в гости, должна была, переступая любой порог, креститься, а когда поедет на могилы родных или к близким родственникам — это делали все, — то обязана была закрываться там платком с лицом и, ничего и никого не видя все же непременно и непрестанно кланяться из телеги направо и налево. Всю дорогу кланяться…
Пошли трехдневные посидки — главная невестина тягота, когда ее с утра до ночи окружали родственницы и ближайшие подружки, свадебные праворучница и леворучница, и еще шли и шли просто подруги, просто знакомые и просто зрители посмотреть, как она плачет и расшибается, как не хочет расставаться с молодостью, с батюшкой и матушкой, с
