А нынче там совсем нехорошо. Любой скажет, что эпицентр взрыва бомбы далеко не всегда аномалия, и это правда. Но в районе Троицка правда не работает. В тот район без особой нужды не заглядывают даже вооружённые до зубов и экипированные по последнему слову спецразведчики. Кто другой так вообще объезжает на кривой козе.
Сменяются деревья: ёлки, сосны, берёзки, осины, дубы, снова ёлки. И вечное обрамление подлеска, ловко лезущего в лицо, в глаза, под ноги.
И так час за часом.
И так пока Резаный вдруг не поднял руку, немедленно бросившую жидкую зимнюю тень на снег.
– Стой, братва! – и он поскрипел снегоступами по насту, неуверенно переминаясь. – Кажись, того. Почти всё. Смотри!
«Что, что, куда смотреть», – так загомонило общество, соблюдая, впрочем, уважительный тихий режим.
– Гляди: Старый след заметает! – наш следопыт ткнул рукавицей под ноги. – Привязал к поясу веник из лапника, видишь? Видишь, как лыжня замазана? Кабы не наст, намучились бы!
– Это он с чего? – спросил Рыбак, выходя в голову колоны. – Нас запалил и теперь идёт в отрыв или как?
– Нет, нас запалить он не мог – с чего бы? – Резаный покачал головой, и шапка зашуршала о капюшон маскхалата. – Да и на отрыв не похоже. Шаг не увеличился, видишь? Он не спешит.
– Что тогда? – встрял Коля.
– Это он к дому подходит, – пояснил я, оборачиваясь так, чтобы говорить всему собранию разом. – Не хочет оставлять тропинку вблизи хаты.
– Гадом буду, Малой прав, – Резаный словно в подтверждение хлопнул по цевью своего АКМ, что висел поперек груди. – Теперь надо сторожко. Теперь спешить некуда.
Рыбак секунду подумал и велел рассыпаться тройками, благо времени до сумерек оставалось часа три, и потеряться нам не грозило. Как всякий толковый командир, озаботился он и авангардом, куда нарядили меня, Фельдшера и Резаного.
– Ну что, Малой, – сказал Рыбак. – Пора пайку отрабатывать. Звание фартового деловика, малой! Теперь твой выход.
Я собрался было сказать, что до моего выхода рановато, но не стал – зачем?
Всё одно, передовой дозор – мой, так чего мазаться? (Уходить от ответственности то есть.) Лучше раньше или, как говорят блатные, раньше сядешь – раньше выйдешь.
Сверились с картой и компасом. Мы шли по треугольнику меж Старым Городком, Угрюмово и Подлипками. Древние названия из чужой жизни, за которыми теперь не стоит ничего, даже развалин, лишь вой ветра, снег да зверьё. Или что похуже.
– Ума не приложу, куда здесь можно идти, – подал голос Резаный и часто заморгал.
– Фиговина какая, – это Фельдшер. – Просто идём по следу, всего делов.
– Всего делов… хренов! Хотелось бы понимать мысль клиента, – ответил Резаный с раздражением. – А влететь, наоборот, не хотелось бы.
Ответил, и я решил про себя, что Резаный в нашей компании, пожалуй, самый опасный. Пожалуй, даже опаснее Рыбака, потому что умнее.
– Шагаем, братва, – Резаный подхватился и встал на след. – Напрягите жопы и постарайтесь не скрипеть настом. И не дай бог вам наступить на ветку!
Да… попробуй не скрипеть, если настом прихватило всю бесконечную снежную целину! Веток же точно лучше не тревожить – сухой треск разнесётся окрест не хуже выстрела. Или не сильно хуже.
Зашагали, разом оставив отряд в лесном тылу, если можно так выразиться. Обогнали, словом, метров на пятьсот, далеко за пределы прямой видимости.
Я мог собой гордиться или около того.
Маршировал ваш юный друг куда тише товарищей по опасному предприятию. Даже многоопытного рецидивиста и, по совмещению профессий, охотника – Резаного. Не заржавели ещё лесные навыки!
Гордился я своей лёгкой и бесшумной походкой около часа. После стало не до того.
Наш следопыт опять воздел длань, тормозя отряд, похудевший до трёх человек.
Фельдшер немедленно заворочал на стороны карабином, перехватил трёхлинейку и я.
– Следа нет! – хриплый шёпот Резаного, хриплое дыхание Фельдшера и моё, тоже, наверное, хриплое, стало ему ответом. – Пропал след! Вообще!
– Ку-куда п-пропал? – Фельдшер заикался.
– Может, мы того, проскочили? – предположил я. – Знаешь, есть такой приёмчик у охотников? Возвращаешься по своим следам спиной вперёд и уходишь в сторону.
– Ага, спиной вперёд… И веник перед собой толкал? Глянь, как снег заметён. Как обычно. Лапник волокли за собой, да и не мог я продуплить развилку. Улетел он, что ли?
– Что будем делать? – спросил Фельдшер.
– Идём вперёд, смотрим в оба. Всем расчехлить стволы.
Последнее, если кого и касалось, так самого Резаного. Мы и так напряглись не хуже электричества. Теперь напрягся и следопыт.
Пошли аккуратно, с оружием наготове. Резаный глядел вперёд, я вправо и назад, Фельдшер – назад и влево.
Пошли, однако, зря. След не появился. Пришлось закладывать крюка и возвращаться. Встали на спираль, силясь ухватить в сети поиска ещё большую площадь. Всё бы хорошо, ведь Дед не птица, следы, то есть, оставляет в любом случае. Значит, их можно отыскать, а Резаный точно отыщет. Вот только время.
Время клонилось к вечеру, тени делались длиннее, сумерки готовы были напрыгнуть на местность и на нас грешных.
– Часа полтора света, – сказал Резаный, остановившись.
Автомат он зажал прикладом под мышкой и теперь вглядывался в наручные часы.
Ответ пришёл неожиданно. Тихий, но отчётливый. Откуда-то из анонимной лесной глуши.
– Оружие на снег.
Я аж подпрыгнул, Фельдшер дёрнул было ствол, только следопыт замер истинным снеговиком.
Лязгнул затвор. Хлопнуло, будто бумажным пакетом о ладонь. Дерево у головы Фельдшера брызнуло корой с сочным таким одинарным «чвак».
– Оружие на снег, придурки. Последнее предупреждение.
– Спокойно, братан, – Резанный поднял свободную от автомата руку. – Ты, по ходу, неверно понял…
– У вас мало времени. Стволы на землю и валите к своим. Бегом. Сейчас.
Дальше произошло сразу много событий.
Я аккуратно присел и положил мосина под берёзу. Сделал, так сказать, из карабина подберёзовик. Пока тело само собой совершало несложное движение вниз-вверх, голова думала насчёт «мало времени»: что бы это могло значить?
Резаный поднял другую руку с автоматом, но избавляться от него не спешил.
Фельдшер оскалил зубы, мне это было хорошо видно, так он отчаянно заворочал башкой. А потом он резко присел, разворачиваясь и наставляя карабин. Целился он туда, откуда прилетела первая пуля.
Первая, потому как была и вторая.
Вдругоряд лязгнуло сталью, и разнёсся хлопок. Вторая пуля нашла грудь делового, испортив маскхалат горелым пятном, а снег сзади – красной кисеёй.
