— О, бедняжка, — сочувственно посмотрела на меня дама, — так, значит, совсем сиротка.
— Э-э… ну, да, — выдохнула, вспоминая Легарта и теток. Интересно, случись чего, снарядился бы кузен меня искать? — Кроме папы, родственников у меня больше и нету.
— Как печально, — леди захлопала глазами, готовая вот-вот заплакать от сочувствия, только в тоне, от чего-то, слышно торжество стервятника. Да-да, именно стервятника, обрадованного, легко доставшейся, добычей.
— Дорогая Людвика, — опять осклабился лорд Савр, обращаясь ко мне, от чего, я чуть было, не поперхнулась пригубленной водой, — мой сын, к сожалению, не может присутствовать сейчас за столом, и выразить всю свою благодарность и почтение. Но…
Он снова посмотрел на остальных своих гостей и те замерли в немом ожидании чего-то.
— Вечером состоится праздник в честь того, что мой сын так отличился на охоте.
А я уж было подумала, что честь его спасительницы. Какое горькое разочарование.
— Вы на вечере остаетесь почетной гостьей, ведь благодаря вам этот оболтус и по совместительству — мой единственный наследник — остался жив. Удовлетворите наше приглашение своим присутствием, будьте добры. Мы стараемся вас отблагодарить за то добро, что вы для нас сделали.
— Х-хорошо, — отказываться было не вежливо, да и выбора у меня не было. Что-то взгляд лорда подсказывал, если я не явлюсь на вечер сама, меня явно притащат.
— Но я не согласна! — это, наконец, не выдержала Этела. — Это она сама оленя околдовала, чтобы тот на людей кидался.
— Замолчи, — лорд произнес это так спокойно, что кровь застыла в жилах, — к тому же ты дашь девушке одно из своих платьев.
— Что?!. - казалось из леди весь дух вышибли, — это немыслимо!
— Немыслимо твое поведение, дорогая, — обратилась к ней та самая пожилая леди, что учинила мне допрос, — именно ты кричала громче всех, чтобы твоего жениха срочно спасла эта девушка, а теперь ты громче всех возмущаешься. Надо было действовать самой. Пустить в ход, к примеру, манеры и свое очарование.
Этела промолчала, поджав губы, она посмотрела на меня отменно ненавидящим взглядом. А старая леди вежливо улыбнулась так, что я пожелала скорее оказаться, где угодно, только не здесь.
5.3
Из трапезной я улепетывала на всех парах, расправив крылья отвращения. Желание оказаться в собственных покоях в одиночестве было непреодолимо. Поскорее сесть и обдумать все в одиночестве. Еще и батюшка пропал, будь он не ладен. Притащил меня невесть куда, а сам исчез. Мужчины просто поражают своей невероятной ответственностью.
Легарт, который выдернул меня из привычного мира, и швырнул в объятия высшего общества, где меня приняли столь «любезно», что до сих пор потряхивает. Сам же кузен на радостях, что сбыл меня, хвостом своим рыжим накрылся и затаился. Боится, видимо, что меня ему обратно вернут, да еще денег потребуют.
Майло, запудривший мозги своими притязаниями на мое сердце, в результате получил желаемое. Перед ним, разве, устоишь? А затем ретировался из моей жизни еще стремительнее, чем кузен, потоптавшись напоследок по тому, что лежало у его ног — по моему сердцу, после чего еще и изрядно плюнул в душу.
Батюшка. Иногда я задавалась вопросом: зачем ему вообще нужна была я? С такими успехами в общении с единственной дочерью, лорд Сарф мог и дальше спокойно проживать свою, и без меня довольно насыщенную, жизнь. А его отношение ко мне напоминало больше тяготение никчемной бездарной родственницей.
Вот и получается, что самым заботливым человеком всегда был вайдил Фьерн, при мысли о котором больно сдавило грудь. Выходит, что самые лучшие уходят раньше, чем их готовы отпустить.
От горьких воспоминаний захотелось криком кричать.
Однако только я вознамерилась отдать мысленную дань памяти безвременно погибшему, во имя моего спасения, наставнику, как оказалось, что в покоях меня дожидаются.
— Госпожа! — обратилась ко мне та самая болтливая девица, что помогала собраться к завтраку. — Приказ лорда — подготовить вас к предстоящему празднику как следует.
— А можно я как-нибудь сама подготовлюсь? — пролепетала я, пятясь обратно к выходу из покоев.
— Нет! — меня обступили другие служанки, отрезая путь к побегу. — Приказы лорда не обсуждаются.
— Но… я не хочу! — только мои желания мало, кого интересовали. Меня потащили к огромной лохани, которая появилась тут, очевидно, пока я пыталась изобразить умение вести беседы за завтраком, и стали настойчиво снимать одежду.
От смущения я даже пробовала сопротивляться, но это было бесполезно — меня раздели и запихнули в лохань насильно.
Сказать, что мне это не нравилось, ничего не сказать. Этак могут и в чужую опочивальню затащить под шумок!
И куда подевался мой отец? Что он себе думает?
Прислушавшись к внутреннему голосу, поняла, что он вопит от беспокойства. Значит, начавшаяся череда неприятностей — только начало.
От трав, добавленных в воду, меня стало клонить в сон. Только не это! Меня мылили, терли, поливали, влезли в волосы и стали перебирать прядь за прядью мои кудри.
— Волосы роскошные, — восхищенно прошептала одна из служанок.
— Пошевеливайся, давай! — оборвала ее главная девица — все же не увязывалось с ней кое что. На вид ей было мало лет, еще меньше, чем мне, а вела она и говорила так, будто была взрослой и явно не худородного происхождения.
Любовница? Слишком молода, но это ни о чем не говорит. Кто знает этих господ с их извращенными фантазиями.
Внебрачная дочь? Разве послал бы отец даже пусть и внебрачного ребенка на самую черную работу? Но неожиданно пришел на ум собственный батюшка… послал бы еще и как. Хоть в поломойки, хоть в каменоломни. Батюшки — это вам не матушки, у них свои методы воспитания дочерей.
Меня все больше и больше клонило в сон, то ли от трав, которыми была щедро сдобрена вода в лохани, то ли от того, что мне стали промывать каждый волос на голове, и это ужасно расслабляло. Но голоса стали доноситься, как будто издалека, а я все больше и больше погружалась в глубину…
— Какой у нее ужасный шрам на груди, — послышалось откуда-то сверху, — еще даже не зажил полностью.
— Ей, наверное, невероятно больно…
Еще как. Каждый день, каждую минуту я испытываю из-за этого ожога боль, но еще большую боль приносят воспоминания…
— Разве у жрицы, которая сумела исцелить смертельное ранение нашего господина, может быть такая рана?
— Может… — даже сквозь пелену надвигающего сна, узнаю голос юной прислужницы. — Может, если рана была нанесена магией…
Она… она слишком много знает о таких вещах — мысль, как одинокий мотылек, мечется у огонька затухающей свечи, и я окончательно отключаюсь.
— Госпожа. Госпожа! — кто-то беспардонно толкал меня в бок. — Вставайте, уже пора!
