- Я просто пошутил, не переживайте.
- Просто мне... Мне так не везет последнее время, - Мирна не смогла так просто успокоиться. Она заговорила, быстро, прямо, особо не обдумывая слова, - я уже не рассчитывала получить от кого-то помощь. Приготовилась решать все свои проблемы одна, в одиночестве. А тут вы... Вы мне казались таким непонятным, даже немного пугающим... Но сейчас оказались единственным, кто действительно готов что-то для меня сделать, - она качнула плечами, - даже не знаю, чем я заслужила это... Но знайте, я очень вам признательна, - она улыбнулась мягко, с очаровательной робостью, и у Грегора заныло сердце, а по груди начало распространяться щекочущее тепло, - вы хороший человек. Что бы ни говорили про вас другие. Я теперь точно знаю, что вы хороший.
Ему почудилось, будто от одной этой короткой фразы перевернулся весь мир. Он так привык, что его не принимают, недолюбливают, клеймят из-за его происхождения. Он и сам уже начал считать себя плохим и в чем-то недостойным. Но вот вдруг появилась Мирна, заявила обратное, и ему так сильно захотелось взять на веру ее слова. Так сильно захотелось действительно стать хорошим, доказать всем, что они ошибались, а главное, не дать княгине повода в нем разочароваться.
И Грегор уже знал, с чего начать. Он встал со стула и пересел на кровать, устроившись рядом с Мирной. Протянув ей стопку писем, граф Фаулз выговорил:
- Вам пришлось немало пострадать. Давайте закончим это.
Княгиня нерешительно кивнула.
- Я могу вскрыть первое, если хотите... - видя ее волнение, предложил Грегор.
Мгновение она думала, соглашаться ли. Но вдруг распрямила спину, явно приободрившись, положила себе на колени все письма и заявила:
- Я должна сделать это сама.
Грегор и не подумал спорить.
Он не торопил ее, не давил, понимая, что такая, на первый взгляд, мелочь, для нее своего рода испытание.
Но на удивление графа Фаулза, да и самой Мирны она сумела достаточно быстро собраться. Ее тоненькие пальцы сжали первый конверт, ноготки поддели печать, срывая ее. У княгини гудело в ушах, но каким-то образом она ясно слышала сквозь него, как шелестит старая пожухлая бумага.
Подумалось, что этот звук отныне будет ассоциироваться со свободой.
Грегор наблюдал, как ее глаза быстро двигаются вправо-влево, пока взгляд пробегает по строчкам. Ее лицо побелело и приобрело ужасно напряженное выражение, губы беззвучно двигались, повторяя читаемые слова, и слегка дрожали.
Но вот она замерла, нахмурилась и устало опустила руки, будто письмо стало ужасно тяжелым и его стало сложно удерживать навесу.
- Что? Что там? - граф Фаулз понимал, что такое явное любопытство не к месту, но ничего не смог с собой сделать.
Взгляд Мирны, когда она посмотрела на него, показался пугающе пустым.
- Ни... Ничего...
- Как это «ничего»?
- Ничего особенного. Как и раньше, - она опустила взор на письмо и вдруг зачитала, - «Четвертое число вороньего месяца девятьсот третьего года. Мы заняли позицию у прибрежного города, название которого я не разглашаю в целях осторожности. В лагере вспышка дизентерии, но со мной все в порядке. В случае если второе письмо не дойдет домой, передай Брауну...», - тут Мирна остановилась, решив, что Грегору ни к чему слышать бытовые поручения Вильяма к дворецкому, - и дальше уже его указания.
- Вот как...Что ж. Значит, одно есть, - он вытянул из ее рук прочитанное письмо и сразу сунул новое, - осталось еще девять.
Княгиню обескуражило, что граф Фаулз так спокоен. Она ведь вскрыла письмо! И в нем ничего нет! Но она быстро поняла: случилось именно то, что было наиболее вероятным. Не смотря на ее молчание, Вильям продолжил писать в своем духе. Коротко, сухо, не распинаясь на детали.
Время от времени он делился названиями мест, откуда писал, но чаще указывал, что не может их разглашать. Один раз пожаловался, что не получает ее ответы, но не подумал, что что-то не так, что невеста его забыла, а погрешил на плохую работу почты.
Один за другим вскрывались конверты, одно за другим читались письма, но их содержание ни чуточку не менялось.
Странно, но Мирна почувствовала себя обманутой. Она так долго корила себя, так долго переживала, возвела важность этих писем в такую немыслимую степень. А по факту...
В них ничего не было! Ничего вещественного, ничего серьезного, ничего личного. А она так переживала! Напридумывала себе... Да и сейчас сорвалась, устроила погром у себя в комнате, впутала в эту идиотскую историю графа Фаулза. А из-за чего?
Да, одно письмо пропало. Да, об этом узнал посторонний человек. Но какова вероятность того, что в нем могло быть что-то важное?
Если бы Грегор не появился на пороге ее комнаты, если бы не помог во всем разобраться, кто знает, решилась бы Мирна прочитать все эти письма, смогла бы восстановить в памяти картину прошлого? Может, ее бы охватила такая паника, что она пошла бы на поводу леди Виолетте! А уж связываться с ней себе дороже!
Княгиня почувствовала себя никудышной, ужасно нерасторопной и глупой. И она еще считает себя северянкой? Да из-за мнительности ею крутят все, кто ни попадя!
Наплыв неприятных чувств ясно отразился на ее лице. Оно стало красным, глаза воспалились, а руки, напротив, побелели так, что видно было тоненькие синие вены.
Грегор рассчитывал, что Мирна успокоится, когда они закончат, тем более если выяснится, что в письмах нет и не может быть ничего страшного.
Но сейчас, вглядываясь в нее, он не мог понять, что чувствует княгиня. Страх? Злость? Стыд?
Вероятно, все вместе.
И он не мог этого вынести. Ему хотелось успокоить ее, но граф Фаулз понятия не имел, какие подобрать слова.
Если бы вместо нее тут был Джозеф или просто человек, с которым он достаточно близок (хотя таких он не припоминал), он бы просто обнял его, и этого было бы достаточно. Но с Мирной он ведь не может это сделать!
Впрочем...
К чему соблюдать осторожность, к чему сохранять границы, когда напротив сидит человек, важный тебе человек, и просто дрожит от страха, от гнева, от одиночества? Человек, с которым жизнь обошлась ужасно несправедливо? Ведь кому, как не ему знать, что может быть нужно такому человеку?!
