— Ладно, давай споем и спляшем.
— Что будем петь?
— Песенку про парня, которого все время с кем-то путают и который сегодня днем не был ни в одном похоронном бюро. А потом споешь мне про свое алиби и про двух-трех дружков, с которыми успел сговориться по телефону перед моим приходом.
Энгель с огромным удовольствием ответил:
— Если вы имеете в виду свою погоню за мной нынче пополудни, то как раз об этом я и хотел с вами поговорить.
Челюсть Каллагэна отвисла примерно до пупа.
— Так ты это признаешь? Ну, твоя песенка спета.
— Отчего же? Мы еще споем, — возразил Энгель. — Конечно, признаю. И еще я признаю, что понятия не имею, как мне удалось сбежать. Я шмыгнул в проулок, юркнул в калитку и миновал полтора квартала, пока до меня дошло, что погони почему-то больше нет.
Челюсть Каллагэна снова поползла вверх, и тот самодовольно улыбнулся, очевидно, радуясь намерению Энгеля солгать хоть в чем-то: это вернуло ему веру в то, что он и впрямь знаток человеческих душ.
— Значит, не ты запер калитку в проулке, да? — спросил он.
— Запер калитку? Чем?
— И не ты завалил дорогу пустыми бочками?
— Бочками? Кажется, я слышал, как сзади что-то упало, но не оглядывался и ничего не видел.
— Ну разумеется. И грузовик в проулок ты тоже не загонял, я правильно говорю?
— Грузовик? Какой грузовик? Откуда у меня грузовик?
Каллагэн кивнул.
— Я было подумал, что один из нас сошел с ума. Но все в порядке. Ты изъясняешься вполне связно.
— С вами, инспектор, я всегда готов говорить человеческим языком.
— Да? Может, тогда скажешь, почему убегал?
— Потому что вы гнались за мной. Любой побежит, увидев, что его преследует сотня полицейских.
— Только если совесть нечиста.
— Это уже потом начинаешь рассуждать, а когда женщина обвиняет тебя в убийстве мужа, остается только уносить ноги.
— А я скажу тебе, в чем дело, — заявил Каллагэн. — Дело в том, что ты не знал, кто эта женщина. Откуда тебе было знать, может, ты недавно убил человека, который был ее мужем? За последнее время ты совершил по меньшей мере одно убийство и выдал себя с головой, когда бросился наутек.
— Тогда почему я не ударился в бега по-настоящему?
Каллагэн хитровато улыбнулся.
— Можно воспользоваться твоим телефоном? Это помогло бы мне ответить на твой вопрос.
— Пожалуйста.
— Благодарствую, — насмешливо произнес Каллагэн. Он подошел к телефону, набрал номер, назвал себя и попросил кликнуть кого-то по имени Перси. Когда Перси кликнули, он спросил: — Кто разговаривал с этой Кейн? Узнайте, справлялась ли она об Энгеле. Его адрес, род занятий, еще что-нибудь. Да, я подожду.
Энгель подошел к креслу, в котором еще недавно сидела «эта Кейн», и опустился в него, сложив руки на груди и вытянув ноги. Пока он был чист перед законом, если, конечно, Каллагэн не захочет повесить на него убийство Мерриуэзера. Впрочем, будь такая опасность, полицейский уже давно заговорил бы об этом.
— Что? — спросил Каллагэн после непродолжительного молчания. — Справлялась? Прекрасно. — Он лукаво ухмыльнулся, положил трубку и повернулся к Энгелю. — Теперь я отвечу на твой вопрос. Ты не ударился в бега и не позаботился об алиби, потому что эта Кейн приходила сюда. Она сказала тебе, что была в полиции и сняла тебя с крючка.
— Правда?
— Да. В управлении она узнала твой адрес, сказав, что хочет написать тебе и извиниться, но вместо этого отправилась сюда собственной персоной.
— Это факт?
— Да, факт, — Каллагэн указал на бар. — Она пила, вон ее стакан. Должно быть, мы с ней разминулись на какую-нибудь минуту.
— Подумать только.
— Беда в том, что вы, шпана, считаете себя умниками, умнее всех на свете. А на самом-то деле вы дураки. Ты подохнешь в тюрьме, Энгель. А может, и на электрическом стуле.
— Неужто?
— Именно так, — Каллагэн наставил на Энгеля шишковатый палец. — Сегодня ты наделал глупостей. Ты дал мне понять, что к тебе стоит приглядеться. Ты дал мне понять, что недавно совершил по меньшей мере одно убийство. И теперь я начну копать. Думаешь, ничего не выкопаю?
— Именно так я и думаю, — ответил Энгель. — Я не убийца. Просто сегодня я испугался, как сделал бы любой другой на моем месте.
— Я тебя прищучу, Энгель, можешь не сомневаться. Я тебе этот проулок век не забуду.
— Отчего же не повесить на меня убийство Мерриуэзера? — спросил Энгель, намеренно затронув тему, которой Каллагэн еще не касался. Теперь ему захотелось узнать почему.
— Я бы с удовольствием, да время не сходится. Оно известно нам с точностью до минуты. Гробовщика угробили, когда ты еще не успел войти. У тебя есть алиби, и я могу его подтвердить.
— Что значит «с точностью до минуты»?
— Тебе-то какое дело?
Энгель был уверен, что убийство Мерриуэзера как-то связано с исчезновением Чарли Броди и его пиджака, но вслух он сказал лишь:
— Это провокационное заявление. Вы говорите, что его убили, когда мы с вами стояли в дверях, и мне стало любопытно, откуда вы это знаете.
— Он беседовал по телефону, — ответил Каллагэн, — и сказал: «Кто-то стучится в дверь. Я перезвоню». Потом он положил трубку, но собеседник был настойчив и снова набрал номер бюро. У Мерриуэзера оказалось занято. Значит, когда его пырнули, он упал и столкнул телефон со стола. Стало быть, его убили после того, как он положил трубку, но до того, как собеседник успел повторно набрать номер и услышать короткие гудки. То есть примерно через минуту.
— А с кем говорил Мерриуэзер?
Каллагэн нахмурился.
— Ты не в меру любопытен. У полицейских научился?
— Не хотите отвечать — не надо. Я думал, раз уж мы беседуем…
— Ему звонил парень по имени Брок. Курт Брок, помощник Мерриуэзера. Вчера Мерриуэзер уволил его, или отругал, и сегодня Брок пытался договориться о том, чтобы его опять приняли на работу.
— Чем обеспечил алиби и себе, и мне, — заметил Энгель.
— А ты не дурак, — ответил Каллагэн. — Умнее всех, да? Мы проверили. Его квартирная хозяйка подтвердила, что Брок был дома, торопился на встречу с кем-то. Она знает, когда он ушел.
— Значит, я чист, — сказал Энгель.
— Я мог бы учинить тебе пакость, но не хочу, — заявил Каллагэн. — Засадить за хулиганство, например, или за препятствование полиции. Нынче днем ты совершил тридцать семь правонарушений, если желаешь знать. Но как правонарушитель ты мне без надобности. Это было бы слишком просто. Штраф или в худшем случае тридцать суток тюрьмы. Зачем? Чтобы тебе было чем бахвалиться в барах? Нет, я сцапаю тебя на крупном и упрячу надолго. Скажем, за убийство.
