Против тебя, гадость моя, согласна вступить в союз даже с гоблином и дроу. Вот только испытываю некоторую опаску, что представители этих бесчестных народов подобным куском… не скажу чего, могут и побрезговать.
– Или вас, леди Клер, – мое имя и титул он произнес с такой насмешкой, будто они подразумевали как минимум урожденную служительницу борделя, – потянуло к родным корням, причем сразу к двум?
«Если я его пристрелю, меня выгонят из академии. Если я его пристрелю, меня выгонят из академии. Если я его пристрелю, меня выгонят из академии». – Кажется, в восточных странах подобное мысленное напутствие самому себе зовут мантрой, и тамошним монахам и святым оно сильно помогает бороться с разнообразными искусами. Будем надеяться на…
– Впрочем, откуда у этих недомерков возьмется в штанах что-то стоящее? – философски спросила непонятно кого эта пародия на цивилизованного человека. – Сказала бы лучше мне, неужели я бы отказал такой прекрасной полукровке? Да и приятеля бы привел. Или двух.
Тут я неожиданно вспомнила об одном из напутствий отца. И озверела. Вернее, впала в боевое безумие. Холодное, жестокое и полностью контролируемое, как учила тетушка Хильда.
– Ты оскорбил меня! – Странно, но гномы, которые в силу расовой специфики такое чувство, как страх, знают больше по чужим описаниям, отшатнулись. И урод тоже, причем даже на два шага. – И эти слова я смою кровью! Твоей!!!
И, быстро вырвав из кобуры пистолет, я ударила его рукояткой по носу человека. Руки Миста потянулись к голове и попытались поставить блок, но медленно, слишком медленно, – мне ничего не стоило ударить между этими едва шевелящимися тонкими культяпками. Второй удар достался глазу, но, к сожалению, дворянчик дернулся, то ли случайно, то ли специально, и потому не окривел, а отделался рассеченной бровью. Следует отдать ему должное, несмотря на боль, выродок попробовал разорвать дистанцию и сплести какое-то заклинание. Не была бы я дампиром, возможно, у него даже получилось бы. Третий удар, нанесенный ради разнообразия с широким замахом, пришелся по обнажившимся из-за губ для произнесения вербальной формулы зубам. Очень хотелось ударить по кадыку, но убийства мне бы не простили. Зато как весело брызнули эти белые косточки! Красиво.
И тут потеха кончилась. Воздух вдруг затвердел, и я обнаружила, что шевелиться стало куда сложнее, а обычный человек или там гном чувствовал бы себя как муха в паутине. Маг-воздушник, понявший, что происходит на его глазах, наконец-то воспользовался своими способностями. Усилие воли – и ярость прячется где-то в глубине разума, становясь огнем, нагнетающим пар в котле моего интеллекта.
– Что тут происходит? – Его гневный рев ничуть не уступал по психологическому воздействию на слушателей моему шипению.
– Я забираю документы из вашего клоповника, раз он не в силах обеспечить заявленное равенство волшебников пред законом и магией! – бросила я ему в лицо. – Мою мать, которая преподавала здесь, ложно обвинили и приговорили! Меня собрались изнасиловать! Клятва архимага, в которой он обещает заботиться о неофитах и сотрудниках, ничего не стоит, так ему и передайте! И завтра же это будет во всех газетах! Не будь я Клер Шатраэн Отхильда Дербас Туиллойска! – И, сосредоточившись, я выплеснула всю доступную мне силу в окружающее пространство, нарушая привычное течение энергий. Чары на несколько мгновений ослабли, и через близко стоящий забор, ограждающий аллеи академии от шума и гама улиц, я просто перелетела. Вернее, прыгнула к его верху, зацепилась за него руками и быстро-быстро перенесла себя на другую сторону. Защитная магия барьера работала только наружу, а не в обе стороны, это было каждому первокурснику известно.
«Ну вот, – мысленно хмыкнула я, наблюдая, как опешивший маг раздумывает за оградкой, идти ли ему ловить наглую студентку, все еще сжимающую в руке окровавленный пистолет и пообещавшую втоптать доброе имя главы академии в грязь, или все же позаботиться о раненом. Надеюсь, он слабо разбирается в лечении и решит, что стонущего урода, как сломавшую ногу лошадь, надо убить из милосердия. – Теперь чародеи начнут разбираться с тем, что же случилось. Просканируют память свидетелей и попробуют замять дело, ведь им скандал не нужен. И я им это позволю, спрятав свой разум за стенами снятого особняка, откуда без Хильды до решения дела не высунусь. Серьезно давить на меня не решатся, уверена в этом. Если дело раскроется – архимагу доверят разве только фокусы на ярмарках показывать. А отчисление или судебную тяжбу… переживу как-нибудь. Отец поймет. А нет – имею я право на маленькие капризы время от времени или как?!»
Часом позже, кабинет ректора академии
– Ну и как это понимать? Я вас спрашиваю! – Удар посоха, с которым архимаг Лериаль лек Феанос не расставался практически никогда, чуть ли не проломил столешницу и заставил присутствующих в кабинете вздрогнуть. – Вы, сэр Валентайн! Вы и ваш любимый Мист, от которого за первый год обучения в академии были только одни проблемы! Что вы думаете теперь делать?!
Развалившийся в кресле декан факультета воды барон Валентайн Транский в ответ на эти слова побагровел и воздел к потолку украшенные многочисленными перстнями пухлые пальцы.
– Это возмутительно! Студентка Туиллойска наигрубейшим способом нарушила постановления совета академии, напав на другого учащегося. Нанеся тому сильные увечья, которые сейчас не позволяют ему присутствовать тут при разборе этого возмутительного случая! – Опустив руки и поправив неаккуратно закатавшиеся рукава мантии, декан продолжил: – Несомненно, необходимо поднять вопрос о ее исключении и передать студентку Туиллойска городской страже. Ведь это немыслимое варварство – напасть на сына такого уважаемого человека среди белого дня!
После столь патетической речи барон удовлетворенно сложил руки где-то в районе талии на проступающем сквозь свободную мантию животике и с удовлетворенным видом посмотрел в сторону ректора. Ответный взгляд архимага заставил декана неожиданно даже для себя икнуть и побелеть от страха.
Взгляд ректора академии, став вдруг практически материальным, наполненной камнями повозкой прошелся по присутствующим, заставив их втиснуться в спинки антикварных кресел, жутко дорогих, но, несмотря на это, не слишком удобных для повседневного использования. Этот мебельный гарнитур, расставленный вокруг ножки буквы «Т», примыкающей к столу архимага, предназначался в первую очередь для размещения посетителей и для вымещения злости разменявшего более чем восьмую сотню лет архимага. Во всяком случае, естественная убыль «пыточных кресел», как их называли все, кому выпадала столь неоднозначная честь их использовать, составляла не менее двух в год – обычно перед посещением представителей Верховного совета и перед визитом главы казначейства.
– Вы идиот?! – Если в столь эмоциональной фразе ректора и была доля вопроса, то уж очень небольшая и практически неразличимая на слух. – Барон, вам стоило хотя бы изредка поднимать свою задницу и изучать личные дела студентов, и не только тех, от родителей которых вам перепадает за зачисление этих тупых гоблинов на ваш факультет.
Белизна, покрывавшая лицо барона, при этих словах архимага стала стремительно сдавать свои позиции волне красного цвета, заливающей поры его обрюзгшего лица.
