– Позови аббата Курвэ, у меня к нему срочное дело, – в приказном тоне заявил старик, отодвинув тощего паренька с порога и проходя внутрь тесного, плохо освещенного и невозможно душного святилища.
– Сожалею, сы… – язык юнца не повернулся выговорить «сын мой», – … мил-человек, но аббат Курвэ отошел в мир иной.
– Вот как, – известие поразило старика, но он не подал виду. – Тогда позови любого другого священника. Ну, что стоишь?!
– Больше никаких священников нет. Я остался один, и мой сан столь незначителен, что я не могу принять таинство вашей души. Приходите попозже, со дня на день ожидается приезд преподобного отца Патриуна. Он…
Посетитель прервал уже бессмысленную речь юного монаха. Отец Патриун задрал правый рукав потрепанного камзола и продемонстрировал застывшему с открытым ртом юнцу золотой браслет священника.
Глава 4Канун великих дел
Кто-то любит физическую нагрузку, а кому-то она в тягость, как непосильный каторжный труд. С назначением комендантом жизнь полковника Штелера разительно изменилась, он перестал проводить сутки напролет в седле и не упражнялся с мечом, поскольку ни в том, ни в другом уже не было необходимости. Высшие офицеры сами редко участвуют в сражениях, их задачи в другом: планировать и руководить, поддерживать дисциплину в войсках и заниматься снабжением, обеспечивать тылы и писать толстые учебники по стратегии. От повседневных забот на ответственном посту коменданта у полковника резко пошатнулось здоровье: стали выпадать волосы и вырос живот, едва умещающийся в прошлогодний мундир.
Сначала полковник стоически сопротивлялся тяжелому недугу, именуемому «оседлый образ жизни». Он ограничивал себя в еде и выпивке, меньше спал, каждый день совершал пешие прогулки и два часа в день фехтовал, правда, работал не с тяжелым мечом, а с его более легкой и верткой парадной разновидностью – шпагой. Так было примерно с полгода, но затем чревоугодие взяло верх над разумом, а леность победила трудолюбие. Беда крылась в том, что у полковника не было стимула поддерживать себя в хорошей физической форме. Как большинство офицеров, он был холост и прагматичен. Ему не нужно было защищать поруганную честь жены, а внимание игривой красавицы никогда не считалось в среде доблестных герканских офицеров уважительным поводом, чтобы скрестить мечи. «Ветреницы недостойны крови!» – был второй тост на офицерских сборищах, естественно, следовавший после дружного клича: «За прекрасных дам!» К тому же гердосские красавицы не обходили вниманием господина коменданта, и им было не так уж и важно, насколько стройна фигура старшего в городе офицера. Одни дамы тешили свое самолюбие, другие пытались извлечь выгоду из близкого знакомства с полковником, отцы третьих прочили его в женихи, но не учитывали того обстоятельства, что сам комендант не спешил связать себя священными узами брака.
И вот после нескольких лет размеренного, не отягощенного нагрузками образа жизни у располневшего полковника Штелера появился личный тренер, и звали жестокосердного мучителя майором Анри Шриттвиннером. Медленная, ужасно тяжкая экзекуция началась сразу после совещания той проклятой ночью и продолжалась вот уже четвертый день. Полковник составлял бумаги, отдавал приказания, бегал по казарме как угорелый, ругался с подчиненными и армейскими поставщиками, проводил по шесть-семь часов в день в седле, лично контролируя подготовку к предстоящей кампании. Он умаялся, устал, заработал россыпь прыщей на месте, соприкасавшемся с кожей седла, лишился аппетита и сна, но, что самое худшее, совершенно измотал себе нервы. За три дня беспросветной беготни еще недавно плотно обтягивающий его округлый живот мундир провис и мотался спереди мокрой от пота тряпкой.
На четвертый день произошло ужасное. С безымянного озера на южной границе с Филанией прискакал вестовой и передал коменданту, что господин пехотный майор настоятельно просит его прибыть к себе до полудня, то есть в течение ближайшего получаса. К тому времени полковник уже понял – «просьбы» майора стоит выполнять так же незамедлительно, как и его «советы», поэтому он тут же вскочил на коня и, взяв с собой лишь пятерых солдат сопровождения, поскакал на доклад к неусыпному мучителю. По приезде его ждало новое испытание – залезть на высокое дерево, в раскидистой и густой кроне которого майор Шриттвиннер оборудовал наблюдательный пункт. К счастью, падающему от усталости, замученному одышкой и учащенным сердцебиением коменданту пришлось взбираться на сосну по веревочной лестнице, а не по совершенно гладкому стволу.
«Совсем из ума мужлан выжил, – стонала душа карабкающегося наверх полковника. – Это он специально, специально, чтобы меня помучить, на дерево влез. Вон же, всего в двадцати шагах смотровая вышка и лестница там удобная…» Конечно, Штелер осознавал полнейшую абсурдность своего предположения, понимал, что майор выбрал дерево, а не вышку по иной, очень веской причине. Наблюдение за границей, естественно, велось с обеих сторон. Филанийский дозорный, следивший за их берегом через окуляр, возможно, очень хорошей подзорной трубы, мог заметить присутствие на герканской вышке высоких офицерских чинов. Этого оказалось бы вполне достаточным, чтобы привести в полную боевую готовность гарнизон пограничного форта и вдвое, а то и втрое, увеличить его число.
Последние веревочные ступеньки давались с особым трудом. Проклятую лестницу мотало из стороны в сторону, и несчастный полковник в бело-желтом мундире ощущал себя листочком по осени, вот подует посильней ветер, его оторвет от дерева и понесет вниз. Боязнь свалиться настолько крепко засела в голове офицера, что он даже стал прикидывать, как извернуться в случае падения, чтобы полететь в воду, а не удариться о земную твердь. К счастью, мысли коменданта не обрели материальную форму, он успешно преодолел последние метры подъема и, испустив из глубин настрадавшегося тела вздох облегчения, лег животом на сколоченную крест-накрест из досок конструкцию.
– Эй, там, потише, не тряси! – не отрываясь от окуляра подзорной трубы, проворчал вместо приветствия сидевший на досках майор. – Ишь, раскормился, господин полковник, прям, как боров. Тя в батальон бы ко мне, уж я б тя погонял, толстяка, по оврагам да кочкам!
Майор пребывал в хорошем расположении духа, поэтому сегодня его хамство обретало довольно мягкие словесные формы, можно даже сказать – деликатные. Утром первого же дня начала подготовки кампании, то есть почти сразу после отъезда генерал-губернатора из казарм, грубый мужик, облеченный безграничной властью, на глазах у изумленных солдат резко отчитал, а затем посадил на гауптвахту почти всех офицеров и щедро раздал зуботычины половине сержантов. Только особые полномочия да богатырское телосложение уберегли седоволосого усача от десятка вызовов на поединок. Арестанты благородных кровей возненавидели его, но солдаты зауважали, поскольку впервые увидели командира, карающего за нарушение устава, пьянство, ненадлежащее исполнение обязанностей и воровство не только солдат. Комендант, конечно же, освободил весь офицерский состав, как только ворчливый майор отправился на озеро. Полковник осуждал его методы, но тем не менее не мог не признать, что в каждом отдельно взятом случае наказание было заслуженным, хоть и суровым.
