— Всегда, — согласно кивнул вербовщик.
Плена, покончив с котлом, оставила его на траве, кинулась к нему, обняла, прижавшись ухом к животу:
— Ты хороший, дядя Лесослав! Жалко, Зимава, а не я тебя нашла!
— Ничего страшного. Мы все равно будем вместе, — похлопал ее по спине вербовщик.
— Ой, дядя Стражибор! — У Чаруши вдруг округлились глаза, и она шмыгнула за баню. Плена на предупреждение никак не отреагировала. Она, похоже, вообще ничего не боялась. Не умела…
— Мир сему дому! — громко поздоровался с дороги невысокий розовощекий толстячок со взъерошенной бородой и густыми курчавыми усами. Голову гостю укрывала матерчатая шапочка, расшитая непонятными рунами, одет же он был в длинный бесформенный балахон.
Впрочем, в разгар буднего дня в деревне все выглядели одинаково. Дармоедов здесь не обитало, от зари и до заката работали все. Даже волхвы — а это, как понял вербовщик, был именно он.
— Здоровья тебе, мил человек, — кивнул в ответ Ротгкхон. — Никак, от пашни оторвали?
— Да какая пашня, когда хлеба скоро колоситься начнут? — рассмеялся толстяк, отмахиваясь от мух длинным прутом. — А вот крышу у сарайчика доделать не дали, твоя правда. Закончить сие дело надобно, пока дожди не начались. Похвист — он паренек переменчивый. Сегодня спит, завтра грозу надует. А ты, стало быть, тот самый чужеземец и есть, коего Зимава в лесу подобрала?
— Можешь называть меня Лесославом, мудрый человек, — освободившись от цепких объятий Плены, подошел ближе к гостю вербовщик. — Мыслю, не верит никто, что в чащах ваших живого путника встретить можно? Селяне проверить послали, не оборотень ли я часом?
— Больше к мороку склоняются, — не стал отрицать очевидного волхв. — Да токмо Карачун иной раз такие хитрые порождения засылать к смертным придумывает, что обычному пахарю и в голову не придет. Сказывают, големы земляные в Муром заглядывали. Чудища соломенные полуденница сотворить способна, русалки же иные от девок столь неотличны, что на них мужики даже женятся и детей заводят.
— Суровый дядька ваш Карачун. Однако казалось мне, он только зимой так лихо хозяйничает?
— Зимой у него праздник, Лесослав, — покачал головой волхв. — А начудить он в любой день способен. Особливо в ночь.
— И как же вы с ним боретесь, мудрый человек, коли его власти в любой день и час хватает?
— Добром, чужеземец, добром, — покивал волхв. — Идол его в святилище нашем наравне с прочими стоит. Подарки ему носим, яствами угощаем, Чернобогом ласково называем. Глядишь, вредить и перестает. Что же мы через порог беседуем, чужеземец? Выходи ко мне, сделай милость.
Ротгкхон не очень понял, о каком пороге говорит гость, но все же шагнул из покосившейся калитки на пыльную дорогу.
— Для несчастного, что много дней в чаще плутал, выглядишь ты зело довольным, — склонив голову набок, обошел его Стражибор. Опущенный прут, волочась следом, очертил по пыли полный круг. — Не исхудал, не обтрепался.
— А чего мне худеть? Огниво и подстилка с собой, еды в лесу в достатке, сквозь буреломы не ломился. Одно плохо, друзей своих потерял. Теперича ждать придется, пока назад поплывут.
— Из каких же ты краев будешь, Лесослав? Каким богам вы молитесь, кому службу несете? — Волхв, небрежно, словно балуясь, нарисовал возле края замкнутого кольца одну руну, другую. Третью…
Ротгкхон сделал вид, что не замечает этой наивной хитрости и ответил:
— Служим мы великому собирателю, повелителю миров. — Понятия «империи» в русском языке, увы, не имелось, а пересказывать его смысл вербовщик счел слишком долгим занятием. — Молимся же мы девяти друидам, что разошлись в начале творения во все концы Вселенной нести смертным свет истины.
— Вот как? — Волхв так заинтересовался, что даже перестал выписывать защитные символы. — Что же это за друиды такие великие?
— Верим мы, — ответил Ротгкхон, — что, сотворив Вселенную, создатель собрался обучить детей своих, наделенных искрой разума, любви, совести и мудрости, воспитать равными себе, дабы не испытывать более горького одиночества. Однако же миров обитаемых оказалось так много, что попасть сразу во все не смог даже он. И тогда создатель разделился на девять сущностей, дабы донести до каждого хотя бы часть своей любви и знания. В каждом из миров пришедшего к ним друида считают богом, но на самом деле высшую истину можно познать, только объединив в единое целое все девять мудростей. Искать новых друидов, новые учения, есть священный долг каждого приверженца нашей веры. Смысл нашего служения.
— Ты пришел к нам искать одного из друидов?
— Это было бы огромным счастьем, Стражибор. Но, мне кажется, вы следуете учению третьего друида.
— Откуда ты знаешь мое имя? — встрепенулся волхв.
— Девочки назвали.
— А-а… — Толстяк вернулся к начертанию рун. — И многих друидов вы успели найти?
— Наши святилища смогли собрать пять учений пяти друидов, — ответил Ротгкхон. — Четверо все еще не допустили нас до своей мудрости.
— Каковы они? Те, которых вы встретили?
— Они разные, Стражибор. Разные, как и должно быть сущностям, из которых складывается единое целое. Девятый друид похож на вашего Чернобога, третий подобен Сварогу, пятый холоден, как камень мельницы, седьмой горит, как пламя в горне кузнеца, четвертый неслышен, как спящее озеро… Кто из них интересен тебе больше прочих? Сказать, кто из них является покровителем колдунов?
— Я знаю, — продолжая чертить, кивнул волхв. — Ты заметил мое чародейство с самого начала. Но ты не испугался, чужеземец. Это хорошо. Болотник, анчутка или иная нежить давно бы бросились наутек. Но я все-таки закончу, ты не против?
— Пожалуйста, — только улыбнулся Ротгкхон. — Коли у селян подозрений не будет, то и мне спать спокойней.
— А какому друиду поклоняешься ты, чужеземец? — спросил Стражибор.
— Как и положено искателю истины, я стараюсь совместить в душе все известные учения. Ведь ты, волхв, принося жертвы Карачуну, не отрекаешься ни от Хорса, ни от Похвиста, ни от радуниц.
— Дядя Стражибор… — Зимава поднималась по дороге, тяжело переставляя ноги, и даже говорила с трудом. — Ты уже знаком с моим женихом?
— Да, девочка, — кивнул толстяк, наконец-то закончил свою работу и с гордостью отступил: — Чрез эту линию ни одна нежить переступить не способна! От лихоманки она тоже хорошо оберегает, крикс же болотных, банников и домовых вовсе насмерть держит.
Зимава замерла, бледнея на глазах.
— Давай помогу, — быстро подступил к ней Ротгкхон, развел руки и снял одновременно оба ведра. И от той легкости, с которой он это сотворил, девушка и вовсе стала похожа лицом на снег.
— Ты… — с трудом выдавила она, но фразы так и не закончила.
— Не беспокойся, милая, мне не тяжело. — Он направился к бане.
