Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Рудский: – Еще минутка.
Терапевт остановил запись. На экране застыла фигура Телята, стоящего за спиной своих «родителей». Шацкий смотрел на него с удивлением.
– Что это за театр? – спросил он. – Вы заранее расписали роли, как им себя вести?
Рудский отрицательно покачал головой.
– Мало того. Они почти ничего не знают о пане Хенрике. Не знают, что он убежал из дому, не знают, что его родители трагически погибли и что Хенрик не успел с ними попрощаться. Ничего. Как видите, по существу терапия очень проста, если сравнить ее, например, с психоанализом, причем – по моему мнению – часто бесполезным.
Шацкий прервал его жестом руки.
– Умоляю, все по порядку, – сказал он.
– Хорошо, по порядку. Вы соглашаетесь на лечение методом расстановок, потому что вам тяжело, трудно, плохо. Вы сами не знаете, почему. Вы мне рассказываете немного о себе: родители, братья с сестрами, жена, дети, первая жена, первая жена отца и так далее. Важны все члены вашей семьи. Как живые, так и умершие. И расставляете их в пространстве. Каждого берете за руку, ведете в определенное место и указываете направление, куда он или она должны смотреть. Вы, наверное, удивитесь, но часто уже в этот момент люди замечают, что что-то не в порядке. И почему им плохо. Например, оттого, что жена стоит в месте, где должна стоять мать. Или потому, что ребенок отделяет вас от жены. Одним словом, потому, что порядок нарушен. Достаточно расставить людей правильно, и пациент выйдет с сеанса терапии другим человеком. Через пять минут.
– А почему Каим утверждает, что ему душно и что он потеряет сознание?
– Потому что участники чувствуют эмоции людей, которых представляют.
– Но родители Теляка умерли много лет назад.
– Умерших – тоже.
– Ясно. A в конце нужно станцевать голым у костра в деревянной маске…
Рудский замолчал, явно обиженный шуткой прокурора. Шацкий заметил это и извинился.
– Я вас, в общем, понимаю. Поначалу я сам был настроен скептически, – простил его Рудский. – Мне казалось, пациент каким-то образом передает участникам свои эмоции, как бы программирует их. Но часто в ходе расстановок на свет выходят семейные тайны, о которых пациент не имел понятия.
– Например?
– Например, Берт Хеллингер, создатель этого метода, когда-то взял на расстановку больного аутизмом тридцатипятилетнего шведа. Мужчина упорно глядел на свои руки, что обычно означает…
– Убийство.
– Откуда вы знаете?
– Леди Макбет.
– Вот именно. Глядеть в землю означает могилу, кого-то умершего, а рассматривать руки или умывать их – убийство. Такие жесты появляются у людей с аутизмом и заик. У этих заболеваний много общих черт, и одна из них – тот факт, что во время расстановки выясняется: источник заболевания лежит в убийстве. Но вернемся к шведу. Хеллингер знал из беседы с семьей, что у бабушки шведа был роман с моряком и что этот моряк ее убил. В связи с этим Хеллингер ввел в расстановку бабушку и дедушку. И представляющий дедушку участник начал таким же образом глядеть на свои руки. Какой из этого вывод?
– Что убийцей был он, а не моряк.
– Вот именно. Вышло на свет то, о чем не имели понятия даже члены семьи. Дед умер много лет назад, но совершенное им преступление и ужасная вина, оставшаяся нераскаянной, стала причиной аутизма у внука.
У Шацкого заболела голова. Ему придется купить себе какую-нибудь книгу, чтобы все это понять. А еще найти эксперта, чтобы тот высказался по поводу кассеты.
– Понимаю, – сказал он, потирая руки, – но это был экстремальный случай. А о чем идет речь здесь? – спросил он, показывая на экран.
– Уход из семьи понимается в системе как тяжкое преступление, – объяснял Рудский. – Хенрик поэтому чувствовал себя чрезвычайно виноватым. Он также чувствовал вину за то, что не простился с родителями. А если есть чувство вины, нет траура. Чувство вины крепко связывает нас с умершим, поэтому мы не позволяем ему уйти. Вам знакомы фазы траура?
Шацкий с минуту порылся в памяти.
– Неверие, отчаяние, упорядочивание, привыкание?
Терапевт посмотрел на него с изумлением.
– Все правильно. Но в действительности многие задерживаются на второй фазе – отчаянии, которого никто не понимает и которое перерастает в одиночество. И этот незавершенный траур остается в семье, приводя к тому, что каждое следующее поколение будет связано со смертью. Поглядите, что сейчас происходит. Хенрик хочет пойти за своими родителями, а они этого не хотят. Их место – в мире мертвых, его – в мире живых. Смотрите дальше, прошу вас.
Рудский (Теляку): — Я понимаю, что вы хотите встать сюда, но это неподходящее для вас место. Прошу вернуться в центр зала.
Теляк возвращается.
Каим: – Какое облегчение…
Теляк: – Теперь прошу повернуться ко мне лицом.
Каим и Ярчик оборачиваются.
Ярчик: – Гораздо лучше. Я рада, что вижу своего сына.
Каим: – Я тоже.
Рудский (Теляку): — A вы?
Теляк: – Я рад, что они на меня смотрят, что они со мной. Но я хотел бы пойти к ним.
Рудский: – Это невозможно. Мы сделаем иначе.
Рудский подходит к Каиму и Ярчик, подводит их к Теляку и ставит чуть сбоку, за его спиной.
Каим: – Вот так превосходно. Я вижу сына, но не мешаю ему. Не стою на его пути.
Ярчик: – Я чувствую тепло в сердце. Хотела бы прижать его к груди. Сказать, что я люблю его и желаю ему всего наилучшего.
Рудский: – Минуточку. (Теляку) Вам тоже лучше? Теляк: – Мне легче, но все же чего-то не хватает. Рудский: – Разрешения, но это мы сделаем позже.
– Какого разрешения? – спросил Шацкий, и терапевт остановил запись. – Я и раньше задумывался, к чему это приведет. На чем основано очищение?
Вместо ответа Рудский разразился мокрым кашлем и выбежал в ванную, откуда долго доносились звуки отхаркивания и сплевывания. Вернулся он с красным лицом.
– Похоже, у меня ангина, – прохрипел он. – Хотите чаю?
Шацкий согласился. Никто не прерывал молчания, пока они вновь не уселись рядом с кружками горячего чая. Рудский наложил себе меду и выжал сок из целого лимона.
– Лучшее средство для горла, – заявил он, делая глоток. – А разрешение основывается на использовании так называемых разрешающих слов, которые терапевт велит произнести пациенту и участникам, представляющим его семью. В данном случае я думаю, что родители Хенрика сказали бы так: «Сын мой, мы уходим, а ты остаешься. Мы любим тебя и счастливы, что ты тут, с нами». А Хенрик ответил бы: «Я позволяю вам уйти. Я остаюсь. Будьте дружны со мной». Что-нибудь в этом роде. Сложно угадать точно, обычно разрешающие слова появляются у меня в голове, когда приходит подходящий момент.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
