Лежала трупом, следя за тем, как первые вечерние сумерки накрывают комнату, ползя по потолку страшными тенями, складываясь в зловещие рисунки. Одна. Совершенно. Из-за невозможности встать включить плитку, комната остыла, и, видимо, погода на улице сегодня испортилась, поэтому с плохо заклеенного окна, из новых или старых щелей, потянул пробирающий до костей сквозняк. Мне бы залезть под одеяло, но я не хотела, не желая двигаться, причинять себе еще большую боль, тревожа переутомленный организм.
Чувствуя с какой скоростью у меня поднимается температура, понимала, что скоро кровь просто свернется, но отказывалась что-то предпринимать…
Тени почти полностью закрасили потолок, старые часы громко, раздражающе тикали, а я продолжала недвижимо лежать, и, впервые за пять лет, жалеть себя. Снова без слез. Благодарно принимая новый жизненный урок от жизни.
Уже почти не слышала, как открылась дверь, громко ударив о стену, не замечала, как кто-то ходит по комнате, громко чертыхаясь, почти не чувствовала прохладные руки на своей разгоряченной, воспаленной от температуры коже. Лишь громко застонала, когда меня подняли на руки, задевая ноющие, простреливающие резью мышцы…
— Ну что же ты, Хамелеончик! Так напугала… — шепчет мне кто-то у самого уха, шевеля волосы на виске своим дыханием. — А я уже думал, что ты решила сбежать от меня…
На сказанное им я только улыбнулась, потому, что узнала говорившего со мной.
Глава 11
Весь вечер не находил себе места, пытаясь переубедить сам себя, отговаривая от ненужной поездки к ней…
Странная обеспокоенность никак не проходила, а лишь набирала обороты, с каждым прошедшим часом, рисуя перед моим взором все более и более неразумные картины возможного произошедшего. Проще было ей позвонить, но, как оказалось, самый простой вариант, в этом случае, был невозможен. Запросив ее данные, был удивлен отсутствием контактного номера телефона, да и вообще, любой, более или менее нужной дополнительной информации…
Сейчас, вспоминая свою взволнованность, еще раз отдал должное своему внутреннему чутью, прислушавшись к которому, наплевав на свои принципы и гордость, рванул к ней, по ранее уже знакомому мне адресу ее проживания. Достучавшись до соседей, уверившись, что девчонка в комнате, не дождавшись ответа и убедившись, что дверь заперта изнутри, не задумываясь выбил хлипкую преграду.
Темнота и холод — первое, что оглушило меня, едко нашептывая издерганному временем сознанию о чем-то непоправимом, крайне неправильном…
Сломанная мной дверь, противно поскрипывала, подхваченная кокетливым сквозняком, играя на моих и без того расшатанных нервах. Воровато пробившийся в комнату свет, проникший из общего коридора позволил моему взгляду цепко выхватить хрупкую женскую фигурку, лежащую на кровати. В два шага преодолев расстояние, первым делом проверил пульс, потому, как неподвижность и открытые глаза девушки, стеклянным взглядом уставившейся в потолок, меня, привычного, не раз видевшего смерть, пугали сейчас до, ранее незнакомой мне, дрожи. Почувствовав первый толчок крови под кожей, отдернул руку, словно обжог о нее пальцы…
Горит! Вся полыхает жаром температуры.
— Черт!
Ругая ее за глупое бездействие, наконец-то найдя выключатель в комнате, щелкнул по нему, осветив убогое помещение. Раскрыв пару створок старого, скрипучего шкафа, быстро нашел коробку с медикаментами, безошибочно выхватив оттуда жаропонижающее.
— Хамелеончик, давай, девочка, выпей… — приподнимая ее голову, поднеся стакан с водой к губам, пытался привести в чувство, заставляя ее самостоятельно сделать первый глоток.
Плевать ведь должно было быть на девчонку! Сколько их уже было в моей жизни, красивых, легко приходящих и быстро уходящих из нее, лишь на миг привлекающих мое внимание, но не удерживающих его, которое скользило по многочисленным девушкам, утекая, словно песок сквозь пальцы, не оставляя даже следа, намека на их присутствие…
Но с ней все как-то сразу пошло не так!
Мучительно застонав, она сделала первый неполный глоток, поэтому я, решительно приоткрыв ей рот, сунул на язык жизненно необходимую таблетку, заставляя запить водой.
— Глупая…
Что-то шепчет мне в ответ, но я уже не прислушиваюсь, не задумываясь, легко поднимаю ее на руки, бережно прижимая к себе, иду к выходу, приняв решение о котором, наверняка, потом буду жалеть…
Не без труда усадив ее в машину, заботливо пристегиваю, снимая и накидывая на нее сверху свое пальто.
«Домой!» — вертится в голове, в то время, пока выруливаю со двора, вклиниваясь в плотный поток движущихся автомобилей. Вспомнив, что оставил комнату открытой, с дверьми нараспашку, набрал номер, быстро и четко дав указания ребятам приехать по адресу и все аккуратно закрыть, если необходимо, предварительно починив. Знаю, что мои просьбы-приказы выполняются молниеносно, поэтому больше к этому вопросу не возвращаюсь, неустанно поглядывая на хрупкую девушку — мой «личный раздражитель» и поправляю, то и дело, сползающее с нее пальто…
— Хамелеончик, скоро будет лучше, потерпи. Слышишь меня?
Вижу, что осознает сказанное ей, по еле заметному движению ее глаз, но остается странно молчаливой и пугающе неподвижной.
— Потом разберемся… — бормочу себе под нос, отворачиваясь, переключая внимание на дорогу, вжимая педаль газа в пол.
* * *
Чувствую окутавший меня запах бергамота и черной смородины, вдыхаю, кутаясь в него, натягивая наброшенное на меня пальто, закрываясь им с головой.
Жарко! Так, что кажется будто, словно воск, плавятся кости, но аромат непривычного мужского парфюма притягивает, поэтому заворачиваюсь в его вещь осознанно и делаю еще один полный вдох, понемногу приходя в себя, закрытая от любопытных, следящих за каждым моим движением стальных глаз.
Мысли беспорядочно бегут по кругу, распаленные высокой температурой, не желая успокоиться, остановиться, приняв нужный мне ход. Плохо! Так плохо, что до сих пор не могу прийти в себя, даже учитывая тот факт, что Сергей насильно затолкал мне в рот жаропонижающее, легче не становилось. Организм устал, работая на износ и сегодня сдался, температурой четко обозначив мне границу своего предела.
Боль во всем теле была просто невыносимой!
Пока не двигалась, ощущения немного притуплялись и волна ломоты в мышцах откатывала назад, но то, что Сергей не оставит меня в покое и наверняка расшевелит ноющий организм, я не сомневалась, поэтому отчаянно застонала, страдая от невозможности терпеливо где-нибудь отлежаться.
— Не хочешь рассказать, что с тобой? — прервав молчание, начал он. — Зная, что случилось, или где болит, я смогу помочь.
— Все болит, — не стала упираться я.
Непривычно принимать помощь, оголяя свою уязвимость, выставляя на показ свои страхи и слабость, чувствовать на себе чью-то заботу, испытывая беспокойство, не желая признаваться даже самой себе, не то, что постороннему человеку, в своей ранимости.
