Макензи Кирван
Почти все встало на место всего лишь после одного разговора с Джокером. Только одно было не на месте – правда. Значит, друг все же помнит странные манипуляции, которые с ним проделывали, но не помнит, кто и правда ли это было. Конечно, проще сказать, что ему все привиделось. Он был таким горячим, что никого не удивит, что он видел галлюцинации. Джокер и сам в это верит. Он верит в то, что ему привиделось, что между ними что-то было, и обнимает ее сейчас. Ту, о ком мечтал.
Но Макензи не в состоянии отказываться от правды. Ее до бессонницы беспокоила их ссора, она не собиралась усугублять все дурными предрассудками. Девушка просто слушала его пульс – быстрый, энергичный, под стать характеру прежнего Джокера. Все в порядке.
Когда в комнату полился естественный утренний свет, серый от непрекращавшегося дождя, Джокер потрепал девушку за локон. Макензи подняла на него взгляд.
– Ну вот, теперь у тебя синяки под глазами… – сказал парень виновато и потер пятна от акрила на подбородке. – Зато в тон краске.
Оба засмеялись.
Джокер провел Макензи к двери. Остальной участок пути домой она пробежала. Удалось попасть внутрь, не создавая лишнего шума. К тому времени, когда родители только просыпались, Макензи уже умывалась. Глаза ее и вправду были красноватыми, под ними залегли тени. Но почти весь акрил с лица смылся.
Когда она, уставшая, спустилась к завтраку, родители ничего не заметили и не сказали. Только откусив гренку, Макензи, испугавшись стука в дверь, выпустила ее из руки.
– Макензи, ты чего? – улыбнулась мама, вставая из-за стола, чтобы открыть дверь.
Девушка улыбнулась, поражаясь собственной пугливости. Через минуту мама вернулась, загадочно улыбаясь. Даже папа оторвался от газеты, чтобы узнать последние сплетни.
– К тебе там мальчик О'Келли. Захотел подождать тебя на улице, – заговорщицки сказала мама Макензи, а потом бросила скромный взгляд на отца, заставляя дочь закатить глаза.
Но эта новость заставила Макензи скорее проглотить хлеб и выбежать из дома, не допив чай. Она не хотела, чтобы Арлен ждал ее на холоде.
Вот он стоит и улыбается ей. Как много улыбок для одного не выспавшегося утра. Макензи тоже улыбается, и парень делает ей шаг навстречу. И целует ее в щеку, опасно близко к губам.
Арлен О'Келли
Макензи леденеет, точнее, просто замирает.
– Пойдем в школу? – говорит Арлен, давая понять, что ничего необычного не произошло.
Девушка меряет его взглядом с ног до головы, останавливаясь на шапке, которую пришлось надеть сегодня из-за раны на макушке – последствие удара, нанесенного волной. Арлен не скоро пришел в себя – только под утро. Он весь промок, все болело. Ворот куртки и рубашки были красными, все лицо в крови из разбитой головы. Благо, что не получил сотрясение. Как мог, парень привел себя в пригожий вид, но шапку надеть пришлось – иначе всем было бы видно его рану.
Макензи кивнула, отвечая на его вопрос. Воспоминание о касании к ее коже еще холодило губы Арлена, растягивая их в улыбке. В молчании они пришли к школе, которая еще была закрыта. И стояли молча. Остров тоже молчал; может, жители и проснулись, только не спешили наполнить мир шумом, который и так преследует их. Ничто не шевелилось. Желтые огоньки из окон домов еле рассеивали туман.
Встретившись взглядом с Арленом, Макензи достала из сумки тетрадь. Что-то в их общении все еще пугало. Он не знал, что она сделает или скажет, как отреагирует на его ответы и поступки. Пусть она и привязалась к нему, но еще не открылась.
«Джокер все помнит о том вечере».
Вот и все, что она пишет Арлену, а сердце его подпрыгивает до горла и ухает в пятки. Но она не дает ему написать ответ, пишет следующее:
«Только не помнит тебя. И думает, что ему все привиделось или приснилось».
Даже если так, Джокер может в любую минуту вспомнить все, если сейчас помнит хоть часть. Но стоит ли беспокоиться, если помнит он только Макензи?
«Что конкретно он помнит?»
«Только то, что я снимала с него одежду».
Отвечает она после секундной заминки. Значит, ее волнует Джокер. Арлен мог бы много чего ответить, но не стал. Сам не зная, по какой причине.
Остров наполнился голосами и шумом, подходили ученики и учителя. Было почти физически больно, что нарушилась святая тишина. Захотелось еще раз коснуться Макензи, ее блаженного спокойствия. Почему он не поверил сразу – ведь она сама как океан.
Джодок Коллинз
Он проспал большую часть дня. После болезни Джокер еще был слаб и отключился сразу после ухода Мак. Когда он проснулся, она снова была здесь. Сидела в ногах его кровати и рисовала в своей тетради ручкой.
– Привет, – сказал он ей, охрипшим ото сна голосом.
Улыбка Мак осветила его, словно солнце. Джокер подтянул ноги к себе, чтобы было больше места девушке, а она потянулась к нему и поцеловала в коленку.
– Давно сидишь?
Недавно. Зато показала три рисунка – покрытые синей пастой листы в клеточку. Как всегда полно воды и скал, так пугающе реалистично, что становится жутко. Потом она пишет, что принесет поесть и возвращается с тарелкой бабушкиного пирога и двумя чашками мятного чая.
ПОЧЕМУ ОН НЕ ПОВЕРИЛ СРАЗУ – ВЕДЬ ОНА САМА КАК ОКЕАН
Макензи подала ему еду. Холодная кожа девушки контрастировала с жаром чашки. Пирог был очень сладким, как и любил Джокер. Он вообще любил бабушку – больше было некого, точнее, не было родных. Одного от него не скрывала старушка – что кровно они не родные. У нее нет детей, есть только Джокер. Вот только он никогда не спрашивал, откуда он взялся; оба были слишком заняты, каждый год отправляя его на 10 месяцев учиться на материк.
– Знаешь, – говорит он Мак, – тебе повезло, что у тебя есть родители.
Она вопросительно взглянула на него, и Джокер смахнул крошку с ее губы.
– У меня же одна бабуля. Боюсь представить, что буду делать без нее. Она так измоталась, ухаживая за мной.
Макензи тяжело вздохнула, соглашаясь с Джокером. Хотя вообще-то он не рассказывал ей об этом. Никому не говорил, что у него нет родителей. В его школе думали, что они на острове, на острове думали, что они на материке. Только он и миссис Коллинз знали правду. Не то чтобы они врали, просто не говорили всей правды. Те, кто мог знать историю жизни бабушки, уже давно умерли. Те, кто мог знать историю Джокера, не могли узнать всей правды.
