Книга Вьюга юности - Ксения Беленкова

Куранты пробили двенадцать раз. За окном первый снег этого года кружил зиму.

И Миша вглядывался в ночь, пытаясь ухватить взором первую снежинку, что ляжет на подоконник: вот она, а за ней сразу – вторая, третья-четвертая. И секунды понеслись, потянули за собой вагоны минут, составы часов, эшелоны дней. Если только подумать, сколько всего можно сделать в этом году впервые – голова кругом! Это был тот самый замечательный миг, когда все старое словно сбрасывало очерствевшую шкуру, обнажая нежную кожу младенца…

Миша знал, что все держат его за мечтателя и романтика, каких в наше время можно отыскать лишь на страницах старых книг. Даже пах он одновременно нежностью и стариной – как аромат цветка, заложенного между глав толстого романа. Дух свежести уже потерялся и стал походить на пряную приправу: чуть сладковатую с еле уловимой горчинкой. Вероятно, книжный запах прилип к Мише в библиотеке, где он часто помогал матери. Еще в школе он прибегал к ней после уроков, чтобы выполнить домашнее задание под взором сотен разноцветных корешков толстых и тонких книг. Сейчас школа осталась позади, а профессию и путь в жизни он так и не нащупал. Поздний ребенок – избалованный и залюбленный – таким он и оставался, хотя Мише уже перевалило за двадцать. Поступать в институт после школы он не стал, даже армия не могла прибрать его к кирзовым сапогам – с детства за Мишей тянулся диагноз «астма». Хотя болезнь давно не проявляла себя.

Теперь Миша частенько и подолгу пропадал в мастерской соседа – Павла Львовича, или же выезжал на его «Божьей коровке» за город, где часами напролет малевал посредственные пейзажи. И чувствовал себя при этом, как летчик, боящийся высоты, или не умеющий плавать моряк. Рисование никак не давалось ему, но неизменно манило, точно звуки музыки, заставляющие танцора пускаться в пляс. Несмотря на приятную внешность и открытый характер, у Миши до сих пор не было постоянной подруги: лишь маленькая вырезка из журнала со смеющимся лицом светской красотки говорила о том, что девушки хоть немного занимают его голову и сердце. Миша постоянно таскал эту фотографию в кошельке, отчего лицо красотки потрескалось и постарело раньше времени.

В хорошую погоду Миша мог часами без толку шататься с Димкой по извилистым улицам Истры. Летом – весело гонять мяч, зимой – стучать клюшкой по шайбе. В пасмурные или морозные дни Миша забивался в дальний угол библиотеки и проглатывал книгу за книгой. Его не интересовали новенькие томики, блестящие яркими глянцевыми обложками, лишь тихий хруст желтоватых страниц да беготня выцветших букв перед глазами казались ему достойными называться литературой. И он глотал роман за романом – Свифт и Дефо, Сервантес и Лондон; а за ними – Гессе и Кортасар, Булгаков и Набоков… Казалось, Миша вбирал в себя библиотеку, как дерево пьет корнями воду, чтобы нарастить крону.

Сестра не раз предлагала ему переехать в Москву: но во что превратится засушенный среди страниц цветок, останься он без хранящей его книги – рассыплется в прах. Миша знал это и никуда не хотел уезжать из Истры. Мало кто понимал такое упорное нежелание оставить место рождения, когда у Миши были неплохие перспективы в столице. И все его размышления на эту тему считали красивыми словами, которыми он оправдывал свою лень и боязнь серьезно взглянуть на жизнь. Все наперебой говорили, что в Москве ему понравится, стоит лишь приехать и заняться делом. Но Мише страшно было даже представить такое развитие событий. А что, если и правда, Москва затянет его? С помощью родственников он найдет хорошую работу, будет каждый день вставать по будильнику, затягивать на шее модный галстук и в зеркале видеть лощеную мордаху успешного человека. И вот наступит тот день, когда он начнет получать удовольствие от такой жизни – и это будет жуткая скукота! Даже подумать страшно… Когда-то он вычитал занятный логический анекдот физика Ландау: «Как хорошо, что я не люблю творог. Если бы я его любил, я бы его ел, а он такой невкусный!» Вот и Миша чувствовал что-то подобное: Москва была для него, что творог для Ландау.

Как-то раз Миша попытался рассказать об этих мыслях Саше – остальные все равно сочли бы такие размышления очередной глупостью и отговорками. Саша же серьезно выслушала его. Мише было даже забавно наблюдать за тем, как племянница старается сосредоточиться, чтобы усечь его мысль. А потом вдруг сказала такое, отчего у Миши брови выползли на лоб. Нет, определенно, он ничего не понимал в этих девчонках! То они ногти часами красят, а потом ходят, растопырив пятерни, и дуют на них – вот забавное зрелище! А то вдруг такие вещи выдают с профессорским видом.

– Думаю, ты не должен делать того, что тебе скучно и неинтересно, – Саша будто бы задумалась о чем-то своем. – За это потом бывает очень стыдно…

И как этой малышке удалось ухватить то, до чего не могли додуматься его учителя и старшие знакомые? Просто Ленин в юбке!

– Откуда знаешь? – с интересом переспросил Миша.

Тогда Саша почесала нос, будто размышляя, посвящать ли дядю в свои переживания, и решив, что он достоин откровенности за откровенность, начала сбивчивый рассказ:

– Вот послушай. У меня есть училка по литературе Анжелика Ивановна – ну жуткая зануда! Когда она что-то рассказывает, можно уснуть со скуки, я обычно в это время тихо рисую в тетрадке. Но когда дело доходит до устных ответов или сочинений – это просто ужас! Ей нужно, чтобы мы отвечали четко, по делу. А у меня так никогда не получается. Но самое сложное – это, конечно, сочинения. Анжелике Ивановне непременно надо, чтобы мы выдерживали структуру, раскрывали тему, умели выделить главное. И вот это самое «главное» она видит совсем не там, где я. Ей подавай размышления о великом, а мне всегда интересно за мелочами наблюдать. Вот и получаю трояки за свои труды. Вроде как не о том пишу, хоть и складно излагаю, – Саша на миг замолкла. Она явно подошла к самому главному и вперилась взглядом Мише в самые зрачки. – Как-то раз я со зла написала сочинение по ее унылому плану. Пункт за пунктом: все как на доске значилось. И выводы сделала, и мораль прилепила. Ну и поганое вышло сочинение, уж поверь! Я только попыталась его перечитать, чтобы проверить ошибки – сразу замутило, честное слово! И так уныло стало, хоть плачь. Думала сразу листок порвать, но учительница хвать его у меня из рук и забрала – был уже конец урока. А я никогда толком проверить работу не успевала. Но самое паршивое то, что это сочинение все потом очень хвалили. Учительница просто сияла, зачитывала его перед целым классом, как образцово-показательное. А я чуть со стыда не умерла, такое это было дурацкое сочинение! Выбежала из класса и даже думала больше никогда не ходить на литературу. В общем, с тех пор решила писать только те сочинения, которые нравятся мне – иначе позор!..