Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Второй допрос сестры-хозяйки Маргариты Зуевой
— Может ли кто-то ночью проникнуть в дом незаметно для вас?
— В общем… это возможно… совсем не обязательно мне всех видеть. Васька, например.
— Какой ещё Васька?
— Василий, работник, бомж или бич, как там правильнее. Алкаш, одним словом, но добрый малый. Он у нас как бы и за слесаря, и за грузчика. За еду помогает сторожам по хозяйству, за деньги — трудится на соседних дачах, у него свой ключ для входа в здание, низом с речки, через спортзал, эта дверь на ночь запирается. Тихий мужик, слабый, ходит — травинка не шелохнётся. А с реки, должно быть, всё здание видно как на взгорке…
— Что ж вы раньше-то про него не сказали. А где он живёт?
— А нигде толком не живёт, разве что в вагончике заброшенном ночует с Володькой, сторожем, собутыльник его, беженец из Молдавии, тоже почти бомж, пьянь безбожная, а вагончик им от строителей остался, сразу за территорией пансионата, ближе к реке, они рыбу там дни напролёт ловят, на продажу в основном… А не сказала потому, что речь не зашла, Васька персонаж привычный и мелкий, чтобы я его в голове держала…
— Ладно, допустим. А остальные сотрудники или постояльцы что-то могут увидеть в окно?
— Как вам сказать. То же самое, что и я. Вполне кто-то может пройти незамеченным. Не сидим же мы целый день в холле или на террасе у входа.
— А вы уверены, что вчера никто больше в дом не проникал?
— Раз такое дело… полной уверенности нет… Не могла бы побожиться, что кто-то приходил, но и что не приходил тоже не могу.
— Когда Ларичев бывал здесь?
— Чаще всего летом.
— По-вашему, супруги Ларичевы ладили между собой?
— Ничего дурного о них сказать не могу.
— А я и не прошу… дурного.
— Они свыклись со своим образом жизни. В их возрасте уже не до нежностей — как и не до ссор… А в целом они были внимательны друг к другу.
— Не видели ли вы, чтобы кто-нибудь выбрасывал в окно свёрток или нечто подобное?
— Нет, не видела.
— А во двор погулять никто не выходил?
— Нет. То есть да… господин Жаркович. Похлопотал возле своего автомобиля, потом сел и уехал.
— Как вам этот Жаркович?
— Подругой его не стала бы.
— У вас на то есть особые причины?
— Нет… но он, похоже, человек, который живёт только ради себя… Так же и супружница его. Мне кажется, что, загорись всё вокруг, им и тогда было бы до лампочки! Пальцем не пошевелят, чтоб помочь. Думаю, что он и жену пихнул бы в огонь, лишь бы самому спастись.
— А сына Ларичева вы знаете?
— Нет. Никогда не видела.
— Но что-нибудь слышали?
— Ничего. Не слыхала, чтоб о нём говорили.
— Супруга Ларичева Ксения Николаевна… как у неё со здоровьем?
— Точно не знаю. Слыхала, что она тяжело болела… Провела полгода в больнице…
— А чем болела?
— Ходили слухи, что рак.
— А поточнее вы не знаете?
— Нет… видите ли… когда у людей такой недуг… это скрывают…
— Спасибо.
* * *
Откашлявшись, Буров вынул из папки протокол осмотра места происшествия. Из него явствовало, что в комнате Ларичева ничьих отпечатков пальцев не обнаружено, кроме принадлежащих Рубцову, самому Ларичеву и уборщице, которая прибирала накануне. На оконном стекле, на подоконнике, под окном комнаты Ларичева и на всём прилегавшем участке двора — тоже никаких следов.
На металлической застёжке портфеля обнаружены отпечатки пальцев Рубцова. На шприце — отпечатки пальцев покойного. В портфеле найдены билет на поезд Москва — Смоленск и два рецепта — один на гекардин, для сердечников, другой на ксенородон — для антиморфиевой блокады. Портфель был найден раскрытым, и, по всей видимости, в нём кто-то поспешно рылся.
В комнате Рубцова, в камине, работавшем на газе, найдены остатки сгоревших бумаг. Пепел был настолько рыхлым, что брать его на экспертизу было бесполезно. Однако на одном чудом уцелевшем кусочке бумаги можно было различить почерк Ларичева.
В комнате Веры Прохиной был обнаружен железнодорожный билет, свидетельствующий, что данная гражданка следовала в том же поезде, что и Ларичев, возможно, но не обязательно, в одном с ним купе, в тот же самый день и час.
Словом, протокол всего-навсего подтверждал наличие кое-каких уже известных данных. Ничто в нём не привлекало особого внимания. Об отпечатках пальцев на стакане вообще не упоминалось. Видимо, протокол составляли до того, как был найден стакан.
Буров вернулся к диктофону.
Второй допрос Ларисы Жаркович
— В котором часу вы встали сегодня?
— В шесть утра.
— Вы выходили во дворик?
— Нет. А почему вы меня об этом спрашиваете? Почему, скажите на милость? Какое отношение имеем мы к этому делу, что вы нас всё вызываете, допрашиваете? Почему вы не даёте нам уехать? Мы честные люди и ни во что не вмешиваемся. А с этими стариками дружбы не водим… Уверяю вас… отнюдь не бухгалтеры составляют круг наших знакомств.
— Вы закончили?
— Что?
— Я спрашиваю, вы закончили?
— Да… но я…
— Итак, в котором часу вы встали?
— В шесть.
— Во дворе были?
— Нет.
— А ваш муж?
— Э-это… пожалуйста, извините, что я вчера так разговаривала, я немного нервничала. В конце концов, мы даже из комнаты не выходили. У нас алиби — так ведь это называется?
— Разумеется, у вас алиби. Ваш муж выходил во двор?
— Да.
— А вы стояли у окна и смотрели на него?
— Да, но не вижу, к чему вы клоните…
— Вы его не теряли из виду ни на минуту?
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы всё время его видели?
— Нет… не всё время.
— Был момент, когда вы его потеряли из виду?
— Кажется, был.
— Вы его звали?
— Звала… господи… а что?
— А его всё не было… эдак с четверть часа?
— Да, возможно, именно столько.
— Могу сказать, что он в это время делал. Поднялся наверх, потихоньку открыл комнату Ларичева и увидел, что тот спит. Подошёл на цыпочках к кровати, вынул из кармана яд и бросил в стакан…
— Да вы что такое говорите?!
— А стакан оставил на тумбочке, чтобы Ларичев…
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
