Ирмгард поймал её руку, поднося к губам:
— Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.
— Ты же понимаешь, что это невозможно, — девушка осторожно вытащила ладонь из его рук. — Ты славный, но наши дороги расходятся.
— Если мне придётся уехать, то ты поедешь со мной. Я дам тебе работу.
Его слова насторожили. Ещё один желающий ограничить её свободу?
На лёгкое движение парня привлечь её к себе, Наташа уперлась в его грудь рукой. Под ней гулко билось сердце — живое, трепетное, горячее.
— Пожалуйста, не нужно, — шепнула она — Ты уже здоров и моя помощь тебе не нужна, — она встала, отходя.
— Мне что, нужно умирать, чтобы видеть тебя? — Ирмгард скривил губы, как обиженный ребёнок.
Девушка вздохнула. Вот уж чего не ожидала, так подобного рода откровений.
— Глупости. Набирайся сил. Твоя помощь нужна отцу.
— Он говорил, что ты проверяла расчёты по закупкам, — парень, путаясь в длинных рукавах, натягивал рубашку. — Я не думал, что ты настолько грамотная.
— А где учился ты?
— Меня учили здесь. Было много учителей, — усмехнулся он. — Когда-нибудь я расскажу тебе, как сбегал от них и прятался в кухне. А однажды…
В коридоре послышался шум. Наташа повернула голову к двери:
— Мне пора.
— Придёшь после вечери?
— Не знаю. Постараюсь, — и мысленно добавила: «Если буду жива».
Вошла Кива. За ней шла служанка с тяжёлым подносом.
— Госпожа, — расплылась кормилица в улыбке, приседая. — Рада видеть вас во здравии.
— Я тоже рада видеть вас, — ответно улыбнулась девушка.
* * *
Близилось время обеда. В полукруглом зале сновали кухонные работники. Спускаясь на свой этаж, Наташа встретила женщин с вёдрами и тряпками. Дошла очередь до уборки покоев на втором этаже. Из-за поворота показалась экономка. Очень кстати. Добровольно убрать комнату компаньонки графини никто не спешил:
— Клара, добрый день, — на приветствие девушки женщина опустила глаза, делая книксен. — Пожалуйста, замените в моей комнате по́лог над ложем и в умывальне над бадьёй. Пол и окна тоже не помешает вымыть.
— Окна? — экономка вскинула удивлённые глаза на иноземку. — Хозяин приказал никогда их не трогать.
— Хорошо, окна не трогайте.
Стекло… Если ещё нет зеркал, то можно догадаться, сколько стоило Бригахбургу остеклить окна во всём замке. Да стекло ли это? Наташа задумалась, пытаясь вспомнить, что она знала из истории стекла? Может быть, в окна вставлено вовсе не стекло, а слюда? Оконная решетчатая рама, изготовленная под стёклышки небольшого размера, вполне могла быть заполнена слюдой.[4]
Решив спуститься на первый этаж и заглянуть в кухню, задумавшись, девушка натолкнулась на мужчину, поднимавшегося по лестнице с полными вёдрами воды. Широкие плечи водоноса выглядели внушительно. Желая пропустить его, Наташа прижалась спиной к стене. От него, грязного и нечёсаного, пахло отвратительно. Она сморщила нос.
Яробор посторонился, давая ей возможность пройти. Перехватив брезгливое выражение её лица, не смущаясь, мрачно ухмыльнулся:
— Что, не нравлюсь?
Она помнила, что должна ему за то, что он её не «сдал», но лицемерить не привыкла:
— Не нравишься.
Ни один мускул не дрогнул на лице раба:
— Привыкла ласкать гладких да сытых, — констатировал он, обдав девицу неприязненным взором, кивая ей, чтобы проходила.
Она сузила глаза, думая, правильно ли его поняла? Непривычный го́вор сбивал с толка. Но выражение его лица говорило само за себя.
— Грязных и нечёсаных, точно, не люблю, — шагнула она на ступеньку ниже, задев ведро и вымочив подол платья.
Яробор опустил глаза на мокрое пятно:
— Не взыщи, виноват.
— Боишься наказания? А с виду такой грозный, — усмехнулась Наташа, отряхивая воду.
— Если бы боялся — был бы мытый и сытый.
— Это не оправдание. Колодец во дворе. А сытый… — запнулась она. Похоже, рабов кормили плохо. Или ему не хватало. Такому нужно две порции еды. Или три.
— Вот видишь, ничего ты не знаешь, — наклонился к её уху русич, щурясь. — И не русинка вовсе — самозванка.
— Шантажировать собрался? — он, как видно, её не понял. — Не боюсь тебя. Иди, верный цепной пёс, доложи своему хозяину, что вывел русинку на чистую воду. Награду получишь, по голове погладят и кость дадут, — хотелось причинить ему боль. С горечью в голосе сказала: — Не думала я, что русичи в рабах ходят.
— Знал бы, что дерзкая такая, выручать бы не стал, — его губы заметно подрагивали.
— Ещё не поздно выслужиться. Скажешь, что обознался. Накормят досыта и помоют в бадье, — Наташа хлопнула его ладонью по груди. — Давай, иди, лижи пятки хозяину, захухря, — процедила она сквозь зубы.
Захухря — нечёсаный неряха. Это старорусское, забавное слово она прочла давно, уже и не помнит где. Почувствовала полное удовлетворение от того, как раб изменился в лице. Ага, понял! Вот и отлично. Видела, как напряглись мышцы на его плечах. Если бы не вёдра в руках… летела бы, наверное, с реактивным ускорением с крутой лестницы. Запоздало шевельнулся страх, перехватив дыхание. Похолодело внутри. Не оглядываясь, сдерживаясь от желания побежать, девушка торопливо пошла вниз. Вот и поговорили с соотечественником. Она печально усмехнулась.
Яробор смотрел ей вслед, недоумевая. Кто она? Видно, что не русинка, а слова русские ведает, речь понимает. У них в посаде девки тихие да покладистые. Глаз не подымут, слова наперекор не скажут, руки под подол передника прячут. Смотрел ей вслед, и душа его летела за ней. Мо́рок напустила? Не выйдет, не таких видывали. Ухмыльнулся, продолжив путь, думая, если бы повстречал её в поле или в лесу — безнаказанной за дерзость не осталась бы.
* * *
— Франц, поди сюда, — Бригахбург передал коня слуге, оглядываясь по сторонам. — Всё сделал, как я велел? — На его утвердительный кивок, наклонил голову набок. — Рассказывай.
Мальчишка шмыгнул носом:
— Они свернули в лес сразу же за рощицей, хозяин. Потом спешились, — замолчал, краснея.
Его сиятельство, не спуская с него глаз, вздохнул:
— За язык тебя тянуть?
Пацан облизал губы:
— Ну, потом они пошли. После они говорили, и он её кружил на руках, — вздохнул, почесав затылок.
