— Могу я спокойно посидеть в туалете? — крикнула Зоя.
В ответ неясное бормотанье.
— Господи, тут полно номеров, в каждом есть туалет. Иди выбери себе по вкусу.
Снова бормотанье, потом стукнула входная дверь.
На пластинке четко проступили две синие полоски. Никаких сомнений: Зоя по-прежнему беременна.
Джейк ничего не знал. Именно об этом наиважнейшем деле она хотела поговорить, но выжидала удобного случая, этакого парада планет.
За все совместные годы никто из них особо не рвался обзавестись детьми. Но потом Зоино отношение к данному вопросу понемногу изменилось. Было весьма желательно, чтобы взгляд Джейка тоже изменился, чтобы к решению проблемы они подошли, так сказать, в сцепке. Желательно, но маловероятно. Раз-другой тему обсудили, и она улетучилась, оставив в воздухе неясный след: не то чтобы «нет», не то чтобы «да».
Наблюдая своих друзей, ставших родителями, Зоя и Джейк попеременно испытывали зависть, недоверие и ужас. Жизнь тех менялась и к лучшему, и к худшему. В чине родителей одни взлетали к головокружительным высотам счастья, другие хаотично пикировали в горести и развод. Одни новоиспеченные папаши и мамаши обретали в чадах источник силы и радости, другие превращались в брюзгливых нытиков, донельзя измученных, угнетенных и подкошенных неизведанным опытом. Похоже, никаких правил не существовало, родительство аукалось всем по-разному.
Перед самым отпуском узнав о своей беременности, Зоя поняла, что хочет этого ребенка. Но она была не из тех, кто пинками и визгом загоняет мужчину в отцовство. План ее состоял в том, чтобы дождаться волшебного мига (скажем, на горной вершине или во время вечерней прогулки, когда сумерки опускаются в лад снежинкам) и уж тогда, повинуясь доброму предчувствию, огорошить сенсационной новостью.
Но сошла лавина.
И вот теперь, хоть каждая клеточка восставала против сего факта, она умерла.
Беременная и мертвая.
Возник новый вопрос: будет ли плод созревать, согласуясь с ходом солнца по небу, или навеки останется зародышем, уподобившись несгорающей свече? Если первое, надо ли уведомить Джейка? А если второе? Возможно, они тут застряли навеки, и тогда Зоя будет вечно беременной, но так и не выносит ребенка.
Хлопнула входная дверь — Джейк вернулся. Зоя натянула брюки, спустила воду и тщательно спрятала пластинку на дно мусорного бачка. Привалившись к стене, Джейк сложил руки на груди и как-то странно на нее посмотрел:
— Когда в последний раз ты какала?
— Что?!
— Ну когда? Я вот разгрузился впервые после лавины. Ты спросила, хочется ли есть, и лишь тогда я почувствовал голод. Потом вспомнил, что давно не испражнялся. И тотчас прихватило живот.
— Как считаешь, мы в плену или отпущены на свободу?
— Ты призадумайся, и сразу потянет на горшок.
— Может, хватит об этом?
— Ладно, я просто так…
— Вопрос важный: мы в тюрьме либо на воле. Ответ продиктует наше поведение, верно?
— Кажется, мы друг друга не понимаем. Говорим о разном.
— Похоже.
— Испражнение — очень важный вопрос.
— Блин! Скажем, после лавины я не ходила. Видимо, результат шока. Ну и что? Такой вот отклик организма… Черт, подумала, и сразу захотелось…
— О чем и речь.
Зоя кинулась в туалет.
— Всегда на пользу хорошенько облегчиться! — крикнул из-за двери Джейк.
— Заткнись!
— Всегда на пользу хорошенько облегчиться, — тихо повторил Джейк, отходя от двери.
Ночью Зою разбудил яркий свет диска, зависшего над ее головой. Чей-то голос отчетливо прошептал:
— Зоя!.. Зоя!.. Приблизься!.. Войди в свет!..
Зоя села, рукой заслоняясь от света:
— Знаешь, даже покойник не имеет права быть таким засранцем.
Выключив лампу, Джейк поставил ее на прикроватную тумбочку:
— Не спалось. Все думаю о нашей ситуации.
Сквозь шторы пробивался лучик. Зоя раздернула гардины, и комнату омыл таинственный лунный свет, усиленный собственным отражением в снегу. Стало светло почти как днем.
— Плесни коньячку. Давай поговорим.
Джейк налил янтарную жидкость в бокалы, один передал Зое. Сделав глоток, понюхал напиток.
— Задам вопрос, — сказала Зоя. — Вчера я уже спрашивала, но, пожалуйста, подумай, прежде чем ответить.
— Валяй. Знаешь, вкус совсем не коньячный.
— Я спросила, в плену мы или на свободе.
— Это как посмотреть.
— Именно. Однозначного ответа нет, верно? Все зависит от нашей точки зрения. Если решим, что мы в плену, то положение наше трагично. И наоборот: если мы отпущены на волю, то ситуация…
— Комична?
— Комическое вовсе не противоположность трагического.
— Угу.
— Я хочу сказать, что, если правильно на все взглянуть, наше пребывание здесь станет волшебным. Мы вместе и наедине. Есть теплое пристанище, еда, изысканные вина, великолепные склоны, принадлежащие только нам. Если вдуматься, мы в раю. Если выбрать такой взгляд.
— Наверное.
— Да?
— Пожалуй, ты права.
В голосе его Зоя расслышала тень сомнения:
— Однако есть какое-то «но», так? Оно всегда возникает.
— Да нет, все верно. Мы на свободе, можем резвиться как дети, никаких забот.
— Но… Говори же!
— Ладно. Примерно так: хоть здесь нет тлена, мясо не тухнет, а свечи не сгорают, однако время по-своему течет. Солнце всходит и заходит. Мы спим, писаем и какаем. Энергия дает свет и гоняет подъемники. Но расход энергии — это событие. А всякое событие конечно.
— Не понимаю, куда ты клонишь.
— Да я вот думаю: в байках о смерти всегда кто-нибудь приходит. Ну там дядька в белом балахоне, что позовет к свету. Либо дьявол, что лопатой закинет в печь. Либо Харон переправит через Стикс. Не могу избавиться от чувства, что кто-то или что-то вот-вот появится.
— Здесь?
— Да. Чтобы нас забрать.
Зоя поежилась:
— Зря ты это сказал.
Джейк отошел к окну, посмотрел на снег, сверкавший под луной:
— Я уж и сам жалею. Но… Вот оно мое «но». Чувствую, что-то на подходе.
— Ты же ни во что такое не веришь! Харон, дьявол, дядька в балахоне! Наверное, такова загробная жизнь безбожника. Ведь мы оба прожженные атеисты.
— Ну да, я не отказываюсь. Просто чувствую чье-то приближение. — Джейк осушил бокал. — Как тебе вкус этого коньяка?
