— Начинаю это осознавать.
Намеревался ли он сказать, что сдается? Взгляд оставался откровенно страстным, так что вряд ли можно было надеяться на отказ от заявленных прав. Но какие бы похотливые стремления ни одолевали душу и тело, к той минуте, как экипаж остановился возле Бишоп-Хауса, маркиз уже дрожал от холода, хотя и пытался сделать вид, что ничего особенного не происходит. Максимилиан вышел первым и подал даме руку. — Чтобы не испытывать добродетель, — заметил он, искоса взглянув на возницу, — пожалуй, пропущу прощальный поцелуй. Но только сегодня.
Маркиз уже собрался вернуться в экипаж и уехать — до дома на Хай-стрит предстояло еще добрых двадцать минут пути, — однако Энн нахмурилась и снова схватила его за руку.
— Ни в коем случае!
— Почему-то начинает казаться, что вы ко мне неравнодушны, — пробормотал он.
Не вполне уверенная, чем именно была вызвана озабоченность: то ли беспокойством о здоровье, то ли близостью красивых чувственных губ, — Энн решила выбрать первый вариант.
— Я не о том, — деловито уточнила она и потащила спутника к парадному подъезду. Сначала показалось, что сдвинуть с места нареченного жениха так же трудно, как сдвинуть гору, однако, в конце концов, маркиз подчинился. — У отца наверняка найдется подходящая одежда. Зайдете и переоденетесь. Не могу допустить смерти от переохлаждения, тем более что всю вину свалят на меня. — Убедили. — Дрожь не помешала достать из кармана соверен и расплатиться с возницей, но холод действительно пробирал до костей.
Вопреки правилам Ламберт не распахнул дверь перед господами, и Энн только сейчас вспомнила, что по вторникам после полудня слуги свободны.
Черт! — пробормотала она и полезла в ридикюль за ключом. Хорошо, что лорд Хэлферст сумел догнать вора.
— Что случилось?
Ничего. Просто никого нет дома.
— А…
Энн вздрогнула, но вовсе не от холода. Никогда еще ей нe доводилось надолго оставаться наедине с мужчиной. А идея впустить в дом этого большого, сильного человека и вообще была чересчур смелой — мягко говоря. Но экипаж уехал. Позволить спасителю идти под снегом? Нет, нельзя. Это несправедливо и даже жестоко!
— Как бы ни сложились обстоятельства, — объяснила она не столько спутнику, сколько себе самой, — выхода нет: вы промокли и замерзли, причем из-за меня.
— Ничего не имею против, — заметил маркиз. — Хочется верить, однако, что хотя бы один из нас не окончательно сошел с ума.
Что ж, сумасшествие, во всяком случае, могло бы объяснить ее поведение.
— Комнаты отца здесь. — Энн направилась к лестнице.
Максимилиан взял ее за руку.
— Так, значит, дома никого нет? — уточнил он и повернул ее лицом к себе. — Не ошибаетесь?
Противостоять объятию не было ни сил, ни желания. Энн поднялась на цыпочки и уступила жаркому, требовательному поцелую, по сравнению с которым все предыдущие казались по-детски целомудренными. Однако едва наваждение отступило, реальность заявила о себе резким запахом пива, смешанным с крепким рыбным духом.
— Фу!
Максимилиан с улыбкой посмотрел сверху вниз.
— Как правило, мои поцелуи вызывают несколько иную реакцию.
— Надо срочно переодеться. Понятия не имею, как вы сами терпите.
— Привык, почти не замечаю.
Лорд Хэлферст хотел снова ее обнять, однако Энн отступила.
— Вот здесь есть свободная спальня. Сейчас поищу одежду.
Жаль, что в пустой комнате не растоплен камин. Впрочем, ее овцевод непременно что-нибудь придумает.
Энн на мгновение застыла и даже перестала рыться в шкафу в поисках подходящей чистой рубашки. Ее овцевод? Что за новости? С какой стати?!
— Ничего не поделаешь, должен же кто-то присмотреть за овцеводом в огромном чужом городе, — пробормотала она вслух, едва веря собственным словам. Дело в том, что, несмотря на весь свой йоркширский патриотизм — а может быть, благодаря закалке деревенской жизни, — Максимилиан Трент оказался самым умелым и уверенным в собственных силах джентльменом из всех, с кем Энн довелось познакомиться во время светских сезонов.
Она достала из шкафа рубашку, брюки, жилет, сюртук и даже шейный платок. Костюм, разумеется, трудно было назвать изысканным, но ничего не поделаешь — ситуация чрезвычайная. Вряд ли маркиз начнет привередничать.
— Вот, держите. — Энн громко оповестила о своем приближении и лишь, потом распахнула прикрытую дверь. Вряд ли, конечно, гость предстанет раздетым, но все же подстраховаться не мешает.
К огромному разочарованию, маркиз до сих пор даже не снял мокрое грязное пальто. Он сидел на корточках перед весело горящим камином и грел руки.
— Да снимите же это, наконец! — раздраженно приказала леди Бишоп и положила одежду на стул.
Гость выпрямился. Колено, видимо, болело: чтобы подняться, пришлось схватиться за край камина.
— Я пытался, — смущенно признался он. — Не смог расстегнуть пуговицы; пальцы замерзли и не слушаются.
Можно было бы заподозрить в словах хитрость или, по крайней мере, преувеличение, однако в этот момент маркиз потер руки и неподдельно вздрогнул.
— Вам действительно очень холодно, да?
— Если честно, то замерз до полусмерти, — признался он и снова вздрогнул. — Сам не понимал, пока едва не обжегся трутом и даже не заметил. — Несколько мгновений он смотрел на нее молча, а потом откашлялся и добавил: — Вот развел огонь, сейчас разгорится, и сразу станет теплее.
— Позвольте, помогу. — Энн подошла ближе. Во-первых, человек действительно нуждался в помощи, а во-вторых, очень хотелось прикоснуться. Не к одежде, а к его собственной гладкой, пусть пока и холодной коже.
— Не стоит беспокоиться, сейчас согреюсь и справлюсь.
— Стойте смирно! — решительно приказала она, развела в стороны его руки и подошла вплотную, чтобы расстегнуть пуговицы.
Объятие оказалось таким близким, что трудно было сохранить невозмутимость. И все-таки удалось распахнуть пальто и скинуть с плеч.
Следом на пол отправился сюртук. Энн чувствовала на себе воспаленный взгляд, однако не осмеливалась поднять глаза навстречу. Глаза предательски откроют правду; как же тогда притворяться, что она действует исключительно из жалости?
Едва очередь дошла до мелких тугих пуговиц на жилете, маркиз опустил руку и быстрым ловким движением расстегнул пряжку на меховой накидке Энн. Горностаевая пелерина плавно сползла с ее плеч. Энн замерла.
— Просто подумал, что вам жарко, — невинно оправдался он.
Можно было бы ехидно заметить, что пальцы уже приобрели утраченную подвижность, однако она сочла за благо промолчать. Распахнула жилет и провела ладонями по холодной мокрой рубашке. Ощутила рельефную, почти скульптурную мускулатуру и вспыхнула: вот теперь стало по-настоящему жарко.
