розовыми тапочками-кроликами.
Она собирается что-то сказать, но тут же замирает. Ее глаза, словно в замедленной съемке, перемещаются на Крэйвена и расширяются, когда их взгляды встречаются.
– Какого черта ты здесь делаешь? – кричит она.
Проклятье. Я так и знала, что с ним что-то не так.
Нахмурив брови, я поворачиваюсь к маминой сиделке и вижу, что он удивлен не меньше самой Сибби.
– Я мог бы спросить тебя о том же, Сибель.
Эпилог. Охотник
Три месяца спустя
– Ее все еще не нашли? – спрашиваю я Дайю, бросая на нее взгляд, пока ковыряюсь в салате.
Вонзаю вилку в гренку и наблюдаю, как она падает с тарелки.
Она кривит губы, в ее зеленых глазах мелькает чувство вины.
– Нет, – сознается она. – Неудивительно, что ей так долго сходили с рук убийства. Она знает, как исчезнуть.
Киваю, стараясь сдержать разочарование. Ни Дайя, ни Джей, ни даже я не виноваты в том, что ее не удается найти. Маленькая истребительница демонов умеет прятаться – она делала это слишком долго, чтобы совершить ошибку и попасться во второй раз.
Сибби исчезла три месяца назад. Мы не знаем, где она, но точно уверены, что Крэйвен вместе с ней.
Адди говорит, что, когда Крэйвен пришел с Сереной в гости, она сразу почувствовала, что с ним что-то не так. А когда Сибби увидела его, то повела себя так, будто повстречала призрака.
Они почти не говорили друг с другом, скорее всего, потому, что рядом были Адди и Серена, но, видимо, они сказали все, что требовалось, без слов.
Она ушла той же ночью, пока мы с Адди спали. И с тех пор мы их не видели. Крэйвен тоже исчез, не сказав ни слова. И его мать, и мать Адди очень переживали по этому поводу.
– Я из-за нее поседею, – бормочу я, вонзая вилку в лист салата.
Дайя теребит золотое кольцо в носу; уголки ее глаз сужаются, и они с Адди обмениваются взглядами.
Сибби умеет прятаться – моя программа распознавания лиц не засекла ее ни на одной гребаной камере во всем городе. Проклятье. Девочки считают, что она уже мертва.
Но я отказываюсь в это верить. К черту это дерьмо.
Уверен, что она где-то здесь; просто мне очень хотелось бы знать, что, черт возьми, она задумала.
– Рано или поздно она объявится, – вставляет Адди, хотя в ее голосе нет ни капли уверенности. Она сосредоточенно ковыряется в своем салате и бормочет: – Она всегда умела нас удивить.
Я поджимаю губы; ее слова напоминают мне о другом маленьком секрете, который хранится в кармане моих джинсов. Если я продолжу скрывать его и дальше, то не только не смогу с ним жить, но еще и обижу Адди, если она когда-нибудь о нем узнает. И как бы мне ни нравилось причинять ей боль, это приятно только тогда, когда она кончает мне на лицо или на моем члене.
Внутренне застонав, я решаюсь и произношу:
– Кстати, о сюрпризах.
Карамельные глаза Адди поднимаются в замешательстве. Я лезу в карман, достаю записку и передаю ей. Нахмурив брови, она берет бумагу и быстро разворачивает ее. И по мере того, как она читает письмо, ее глаза расширяются все больше и больше.
Потом ее округлившиеся глаза медленно переходят на меня, и я вскидываю бровь.
– Пришло по почте. Но, думаю, меня все еще нужно убеждать, что я поступил правильно, – заявляю я, кивая на записку.
Она криво усмехается, и ее удивление постепенно сменяется облегчением.
Думаю, я могу смириться с тем, что она счастлива, даже если причиной ее счастья является тот гребаный мудак.
* * *
Адди неистово мечется. Ее рука проносится в нескольких сантиметрах от моего лица, и с ее языка срывается мучительный крик, за которым следует имя Ксавьера. Мой взгляд темнеет, и я в ярости от того, что чудовище в ее кошмарах – не я.
Я – тот единственный монстр, которому позволено являться в ее гребаные сны.
Стиснув зубы, я хватаю ее за руку и переворачиваю на бок, лицом к себе. Убрав ее руку, я крепко прижимаю ее к своему телу.
Ее обнаженная кожа скользит по моей, вызывая в глубине моей груди сладострастное желание. Это не просто стремление взять ее. Я хочу обладать ею. Заклеймить ее. Проникнуть так глубоко, чтобы вне меня Аделин Рейли больше не существовало.
Приподнимаюсь на локте и отпускаю ее руку, чтобы послюнявить пальцы и растереть влагу на своем члене. Глубоко вздохнув, я погружаюсь в нее, зажмурив глаза и от жжения, и от того, как чертовски приятна она на ощупь.
Она просыпается с испуганным вскриком, на ее шее бьется жилка, а киска сжимается вокруг моего члена. Я сдерживаю стон, слишком захваченный паническим взглядом в ее глазах и ее заметной дрожью.
– Зейд? – хрипло шепчет она.
Я делаю один толчок бедрами, вырывая резкий вздох из ее пухлых губ. Она напрягается, но затем расслабляется, еще глубже вжимаясь в меня изгибом своей попки.
– Чувствуешь меня, детка? – шепчу я, скользя рукой по ее животу, по ложбинке между грудей и к нежному горлу.
Ее пульс бьется под кожей, и я чувствую каждый удар ее сердца в области шеи.
Все еще тяжело дыша, она вытирает губы, а затем выдыхает:
– Да. Чувствую.
Я хмыкаю.
– Кому принадлежит эта киска, Аделин? – мрачно спрашиваю я.
– Тебе, – шепчет она, ответ приходит незамедлительно.
– Хорошая девочка, – хвалю я. – Человек в твоей голове не монстр, маленькая мышка. Монстр – это я. Каждый раз, когда ты будешь выкрикивать чужое имя, я буду заменять его своим собственным. И мне плевать, насколько это, черт побери, будет больно.
Я вжимаюсь в нее бедрами, и она вздрагивает в такт мне, с ее губ срывается всхлип.
Сквозь балконные двери пробивается лунный свет, обволакивая наши тела таким мягким сиянием, какое могут создать только небеса. Я прослеживаю взглядом изгибы наших тел, мягкие линии, отделяющие ее душу от моей.
Два существа, оскверненные и покрытые шрамами, и все же мы выглядим как гребаное произведение искусства. Шедевр, который не смог бы создать даже да Винчи. Я хочу прижать ее к стене и показать, как выглядит настоящее мастерство, когда оно питается страстью.
– Когда тебе будет страшно и трудно дышать, я буду здесь. Глубоко внутри тебя. Неважно, где – в твоем теле или в сердце – я всегда буду рядом.
Она дрожит, и я отвожу бедра, прежде чем
