Публика затаила дыхание. У Элизабет было такое ощущение, словно она летит на ковре-самолете: и она сама, и весь оркестр погрузились в некое измерение. Музыканты и солистка отлично понимали друг друга, все играли безупречно, словно вели согласный диалог, который после многократных вариаций завершился мощными, уверенными аккордами.
Публика слушала не дыша. После исполнения первого произведения во время паузы никто в зале не издал ни звука. Лоб у Элизабет стал влажным; она поняла, что еще никогда ей не удавалось так играть. Роман, стоя за пультом, даже чуть подался вперед, его глаза блестели, он неотрывно смотрел на нее. Затем сделал едва уловимое движение – и вступили струпные. К ним присоединилась флейта, нежная, как дудочка Пана. Затем наступила очередь Элизабет, а Роману оставалось лишь свести все эти инструменты в единый танец, исполненный задора и энергии. В финальном рондо диалог фортепиано и оркестра достиг такого напряжения, что, когда по мановению руки Романа прозвучали заключительные, исполненные отчаяния аккорды, у Элизабет было чувство, что она вот-вот умрет. Когда затихли последние звуки, она устало склонилась над инструментом. Публика, опомнившись, неистово зааплодировала. Она с трудом подняла голову, стараясь не потерять ориентацию в пространстве. Лицо Романа блестело от пота, он тяжело сошел с подиума и направился к Элизабет. Публика поднялась со своих мест, криками приветствуя их и продолжая аплодировать.
– Потрясающе! – воскликнул Роман, стараясь перекричать общий шум зала. – Ты играла великолепно, необыкновенно!
Он пылко схватил ее за руку. Глаза Романа горели восторгом и гордостью за нее, в них светилась огромная любовь. Он помог ей подняться. Встав, Элизабет ощутила слабость в коленках. Стараясь не упасть, она кое-как сошла со сцены, поддерживаемая Романом.
– Хорошо, что здесь нет крыши, – шепнул ей на ухо Роман. – А то ее сорвало бы от аплодисментов!
Спустившись со сцены, они немного помедлили. Аплодисменты были оглушительными, казалось, они разорвут барабанные перепонки. Затем, соединив вспотевшие и чуть дрожавшие руки, Элизабет и Роман вновь вышли на сцену. Оркестранты тоже аплодировали, публика кричала «браво» и «бис».
Они все кланялись и кланялись, и наконец Роман крикнул ей, сдерживая смех:
– Кажется, будет неловко, если мы не сыграем на бис.
Это был ее настоящий триумф. В этот момент Элизабет почувствовала, что отныне их судьбы связаны так крепко, как раньше она была связана с Рифом.
Улицы Виктории понемногу оживали. Когда Элизабет возвращалась в отель, она увидела огромный рекламный плакат, возвещавший об их предстоящем концерте. А на газетном стенде выделялся заголовок: «Раковский и Гарланд собираются пожениться. Сцена связала этих людей».
Элизабет улыбнулась, подумав о том, какими были бы завтрашние заголовки, закончись ее поездка на кладбище иначе. Именно по предложению Романа они приехали в Гонконг. Роман понимал, что для них нет будущего, пока она не распрощается с прошлым.
Элизабет поставила машину у отеля, слуга поспешил открыть перед ней тяжелую стеклянную дверь. Улыбнувшись ему, она вошла в роскошный холл и сразу заметила, что множество репортеров толпятся, пытаясь протиснуться в украшенное цветами помещение, где должно было произойти бракосочетание.
Элизабет вызвала лифт. Интересно, почему ей понадобилось так много времени, чтобы понять: именно таково было бы и желание Рифа. Ему не хотелось бы, чтобы она доживала оставшиеся годы одна-одинешенька. Самым дорогим подарком Рифа оказалось понимание того, как глубоко она способна любить. Любя Романа, она не изменяла Рифу. Та любовь останется с Элизабет навсегда.
Она прошла по толстому бесшумному ковру к своим апартаментам и тихо открыла дверь номера. Принцесса Луиза Изабель сняла целлофан с принесенного ею на свадьбу букета для невесты и бережно положила цветы на кровать. Юнг Шуи разглядывала себя в высоком зеркале. Ее гладко зачесанные черные волосы были украшены белой розой, а белое платье подчеркивало стройность девушки и ее уже налившуюся грудь. Николас Риф был поглощен прикалыванием красной гвоздики к лацкану пиджака, его волосы, как всегда, были чуть взъерошены, что так нравилось Элизабет. Ему было уже десять лет, и в его облике все отчетливее угадывались черты и фигура Рифа.
Первым ее увидел Роман. Он быстро подошел и обнял Элизабет. Она крепко прижалась к нему и тоже обняла. Он мягко приподнял за подбородок ее лицо и спросил:
– Ну как, твои привидения унеслись прочь, дорогая? При этом на его сильном, выразительном лице не отразилось и следа волнения, которое Роман втайне испытывал.
– Да, – прошептала она, чувствуя, что любит Романа всем сердцем, что благодарна ему до глубины души за его терпение и понимание, за то, что он молча признал за ней право ныне и впредь оставить в своем сердце место для Рифа.
– Что ж, в таком случае пора! – слегка хриплым от волнения голосом произнес он.
Принцесса Луиза Изабель протянула Элизабет свадебный букет. Когда Юнг Шуи и Николас Риф сказали, что полностью готовы и уже целую вечность поджидают только ее, счастливая улыбка тронула губы Элизабет. Она взяла Романа под руку и вышла с ним из комнаты. Они пошли по коридору, спустились по ступеням и оказались в толпе репортеров и фотокорреспондентов.
