— Нет, — отвечала Дюран, хотя была в состояниисделать это: она обладала всеми секретами, необходимыми для этого, но онаиспугалась.
— Очень хорошо, — сказали инквизиторы, открылиперед ней дверь и отпустили ее.
Еще больше испугал Дюран тот факт, что они даже непредупредили ее о том, чтобы она держала язык за зубами.
— Мы пропали, — сказала она, вернувшись домой, ирассказала обо всем, и первой моей мыслью было отправить ее назад кинквизиторам.
— Это ничего не изменит, — ответила она. —Если бы даже я выполнила их задание, они все равно расправились бы со мной.Нет, единственное для меня спасение — уехать из этого города как можно скорее,ибо если они узнают или заподозрят, что мы виделись с тобой, у тебя также будутнеприятности.
Бедняжка наскоро собрала вещи и поцеловала меня.
— Прощай, Жюльетта, прощай, любовь моя. Скорее всего,мы больше не увидимся.
Не прошло и двух часов после ухода моей подруги, как напороге появились полицейские с предписанием об аресте. Меня препроводили воДворец Правосудия и поместили в дальнюю изолированную комнату на последнемэтаже. Комната была разделена на две части черной ширмой. Через минуту вошлидва инквизитора, и полицейские удалились.
— Встань, — сказал мне один из них, — иотвечай честно и прямо. Ты знаешь женщину по имени Дюран?
— Да.
— Ты вместе с ней совершала преступления?
— Нет.
— Ты когда-нибудь слышала, что она плохо отзывалась оправительстве Венеции?
— Никогда.
Потом заговорил второй, и голос его был зловещим:
— Ты хочешь обмануть нас, Жюльетта, или говоришьменьше, чем знаешь, но в любом случае ты виновна. — Он сделал короткуюпаузу и отодвинул черную занавеску. За ней я увидела подвешенное к потолкуизуродованное тело женщины и в ужасе отвела глаза. — Это твоя сообщница;вот так Республика наказывает жуликов и отравителей. Если в течение двадцатичетырех часов ты не покинешь нашу территорию, завтра с тобой будет то же самое.
У меня закружилась голова, и я потеряла сознание. Когда яочнулась, рядом со мной была незнакомая женщина, полицейские также были вкомнате, и они вытащили меня в коридор.
— Теперь отправляйтесь домой, — предупредил меняначальник сбиров, — и сделайте то, что вам ведено. Не пытайтесь помешатьсудебному приставу, который конфискует ваши деньги, помещенные в венецианскиебанки, всю мебель и драгоценности. Остальное можете забрать с собой; если дорассвета вы не покинете город, вас ждет смерть.
— Я все исполню, господин; я сделаю все, что выговорите; у меня нет желания дольше оставаться в городе, где наказывают честныхлюдей, отказавшихся творить зло.
— Тихо, мадам, тихо; благодарите судьбу, что никтобольше не слышит этих слов, иначе вы не ушли бы отсюда живой.
— Благодарю вас, добрый человек, — сказала ятюремщику, опуская в его ладонь сто цехинов. — Я воспользуюсь вашимсоветом и завтра буду далеко от этих негостеприимных болотистых мест.
Сборы мои длились лишь несколько минут. Лила и Розальбавысказали желание остаться в Венеции, где они прилично зарабатывали; япростилась с ними, взяв с собой только одну женщину, которая была со мной спервого дня моего брака и о которой до сих пор я вам не рассказывала, потомучто она не играла никакой роли в моих приключениях. Получив разрешение оставитьсебе бумажник и все наличные деньги, я отправилась в путь, имея около восьмисоттысяч франков, все остальное присвоила себе Республика; но у меня оставалисьеще вклады в римских банках, с которых я получала доход пять миллионов в год, иэто меня утешало. В ту же ночь я доехала до Падуи, еще через неделю была вЛионе, где сделала привал на несколько дней. В продолжение этого путешествия насевер я обходилась без плотских утех, и вынужденный пост разжег во мненеодолимое желание сношаться; чтобы его удовлетворить, я, не раздумывая,отправилась прямиком в дом известной сводни, где провела два дня подряд иполучила все необходимое.
Рассудив, что возвращение в Париж ничем не грозит мне,поскольку министра, от которого я сбежала, уже не было в живых, — я решилаехать туда, как только получила от Нуарсея ответ на мое письмо, известившее егоо моем предстоящем приезде. Обрадованный возможностью вновь увидеть меня, этотнадежный и верный друг заверил, что он будет ждать свою Жюльетту с нетерпениеми что очень гордится успехами своей выдающейся воспитанницы. Другое письмо яотправила аббату Шаберу с просьбой привезти в Париж мою дочь и назвалагостиницу, в которой намеревалась остановиться.. Туда мы, все трое, приехалипочти одновременно. Марианне шел седьмой год. Не было на свете прелестнейребенка, чем она, но Природа безмолвствовала в моей душе, распутство заглушилоее голос. Так бывает всегда: сжав человеческое сердце мертвой хваткой, оно неоставляет в нем места другим чувствам, а если, несмотря ни на что, тудапроникает что-нибудь доброе, оно скоро превращается в свою противоположность. Ядолжна признаться, что обнимая Марианну, я не испытала абсолютно никакоговолнения, кроме позыва похоти.
— Это прекрасный объект для воспитания, — шепнулая Шаберу. — Как мне хочется предостеречь это создание от ошибок, которыевынудили меня бежать из Парижа, от тех, которые привели Дюран к гибели. Я внушуей необходимость быть стойкой в пороке, и она никогда не сойдет с этога пути, аесли когда-нибудь в ее сердце закрадется добродетель, пусть она найдет вдевочке злодейство, настолько глубоко укоренившееся, что не посмеет атаковатьего.
Шабер, которому было поручено заниматься воспитаниемМарианны, продемонстрировал мне ее таланты: она играла на клавесине, прекраснотанцевала, премило рисовала, говорила по-итальянски и так далее.
— А как насчет животных инстинктов? — спросила яаббата.
— По-моему, с этим у нее все в порядке, — ответилШабер, — и если мы не углядим за ней, эта обезьянка начнет мастурбировать.
— Ну и хорошо, я помогу ей, — сказала я, — ябуду безмерно рада увидеть в ней первые проявления половой зрелости.
— Погоди немного, — посоветовал мне аббат, —иначе это плохо отразится на ее здоровье.
Однако это соображение не оказало на меня никакого действия.Аббат, наезжавший в Париж несколько раз в мое отсутствие, рассказал мне опоследних событиях и взялся перевести мои деньги из римских банков. Вскоре яприобрела два роскошных особняка в городе, а также загородное поместье, котороевы хорошо знаете.
Через день после приезда я нанесла визит Нуарсею; онвстретил меня с чрезвычайной приветливостью и объявил, что, по его мнению, ястала еще прекраснее, чем прежде. Продолжая пользоваться расположением министравплоть до его смерти, Нуарсей, за то время, что я его не видела, утроил своесостояние, и теперь весь Париж смотрел на него как на одного из выдающихсялюдей своего времени.
