Говори так, чтобы я мог понять тебя.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм– «Я действовал в рамках закона и не погрешил против совести», – процитировал Страйк афористичное заявление, сделанное когда-то Чизуэллом в клубе «Прэтт». – Так оно и было. Он никогда не скрывал, что выступает за казнь через повешение, правда ведь? Видимо, и древесину для виселиц обеспечивал.
– И место, где Джек о’Кент их мастерил… а потому не разрешал Раффу, еще маленькому, заходить в сарай.
– И вероятно, хозяин с работником делили прибыли.
– Подожди. – Робин вспомнила, что прокричала Флик вслед автомобилю министра в день паралимпийского приема. – «Он на них ставил лошадь»… Корморан, ты считаешь…
– Да, именно так я и считаю, – сказал Страйк, чьи мысли бежали вровень с ее мыслями. – Последнее, что сказал мне в больнице Билли: «Не хотел я ставить на них лошадку». Невзирая на психоз, Билли запросто вырезал по дереву изображения Уффингтонской белой лошади. Джек о’Кент приспособил своих мальчишек ставить этот символ на всякой дребедени для туристов – а заодно и на виселицах, которые шли на экспорт… Славно у него работало небольшое семейное предприятие, отец и сыновья, да?
Страйк чокнулся своим пивным стаканом с ее маленькой бутылкой шампанского и опрокинул в себя остатки «Дум-бара».
– За наш реальный прорыв! Джек о’Кент оставлял на виселицах местную символику – она к нему и привела, так? И не только к нему: в долину Белой Лошади и к Чизуэллу. Все сходится, Робин. Помнишь плакат Джимми с грудой мертвых чернокожих детишек? Чизуэлл и Джек о’Кент сплавляли виселицы за рубеж – вероятно, на Ближний Восток и в Африку. Но Чизуэлл не мог знать, что на каждой была вырезана лошадь… Господи, да наверняка не знал, – продолжил Страйк, вспомнив слова Чизуэлла в клубе «Прэтт», – потому что он, рассказывая мне о фотографиях, сказал: «Насколько я знаю, особые приметы на них отсутствуют».
– Ты помнишь, как Джимми твердил, что ему задолжали? – Робин мыслила в собственном русле. – И как Рафф с Кинварой вначале соглашались, что он имеет законное право на свою долю? Как по-твоему, может такое быть, что после смерти Джека о’Кента остались готовые к продаже виселицы…
– …которые Чизуэлл потом сбыл, не потрудившись найти сыновей Джека, чтобы произвести расчеты? Отличная догадка, – кивнул Страйк. – То есть Джимми начал с требования своей доли. А уж потом, когда Чизуэлл отказался платить по счетам, перешел к шантажу.
– Хотя, если вдуматься, по-настоящему веских поводов для шантажа не было, ты согласен? – сказала Робин. – Неужели ты думаешь, что Чизуэлл потерял бы из-за этого много голосов? В то время, когда он наладил экспорт, такие действия не противоречили законодательству, а сам он и не скрывал, что выступает за смертную казнь, и общественность никак не могла обвинить его в лицемерии. Половина страны считает, что казнь через повешение необходимо вернуть. Люди того сорта, которые голосуют за Чизуэлла, вряд ли усмотрели бы в его действиях большой вред.
– Тоже верно, – согласился Страйк, – и Чизуэлл, скорее всего, смог бы извернуться. Он выстоял и в худших ситуациях: беременность любовницы, развод, внебрачный ребенок, автомобильная авария Рафаэля, который сел за руль под наркотой и получил срок… Но помнишь, тогда возникли «незапланированные последствия»? – спросил, размышляя вслух, Страйк. – Что изображено на мидовских фотографиях, за которыми охотился Уинн? И кто такой Сэмюель, которого он вскользь упомянул, когда звонил?
Страйк вытащил свой блокнот и убористым, неразборчивым почерком стал делать записи.
– По крайней мере, – сказала Робин, – у нас есть подтверждение свидетельству Раффа. Колье.
Страйк, не прекращая строчить в блокноте, промычал что-то нечленораздельное, а потом сказал:
– Да, все это очень хорошо, если относится к делу.
– Что значит «если относится к делу»?
– Да то, что Рафаэль помчался в Оксфордшир, чтобы не дать Кинваре сбежать с фамильной драгоценностью, – эта версия будет понадежней, чем россказни о предотвращении самоубийства, – сказал Страйк, – но я по-прежнему считаю, что нам открыли не все.
– Почему ты так думаешь?
– По той же причине. Если Кинвара ненавидела пасынка, с какой стати Чизуэлл стал бы посылать к ней именно Рафаэля? Неужели кто-то считал, будто Рафаэль лучше владеет даром убеждения, чем, скажем, Иззи?
– Ты невзлюбил Рафаэля или я чего-то не понимаю?
Страйк вздернул брови.
– У меня он не вызывает никаких эмоций личного свойства – ни в ту ни в другую сторону. А у тебя?
– Какие могут быть эмоции? – с излишней поспешностью ответила Робин. – А что это за версия, которую ты упомянул перед приходом Тиган?
– А, вот ты о чем, – сказал Страйк. – Возможно, это пустое, но я вспомнил пару фраз, сказанных тебе Рафаэлем. И невольно призадумался.
– Каких фраз?
Страйк процитировал.
– Не усматриваю в этом ничего существенного.
– Возможно, если брать все по отдельности, но попробуй свести это воедино с тем, что сказала мне Делия.
– Что конкретно?
Но даже когда Страйк напомнил ей слова Делии, Робин осталась в замешательстве.
– Не вижу связи.
Страйк встал, ухмыляясь:
– А ты пораскинь мозгами. Я сейчас буду звонить Иззи – пусть знает, что Тиган проговорилась насчет виселиц.
